Бойцов для фронта быстро готовили. Стрелков – месяц, пулеметчиков, бронебойщиков, связистов – два. В ноябре отправили на передовую красноармейцев, что я обучал. Приходят новые ребята. Смотрю по списку – земляк, оказывается, ко мне во взвод попал. Вот сколько лет с той поры прошло, больше я человека с такой фамилией не встречал – Небесный Василий, Вася. Только я из степей кулундинских, а он из предгорий алтайских, за Бийском село, где он родился. Родители Васины, значит, еще до коллективизации, когда ему лет пять было, в Бийск из села к родне переехали, так что он дерьма колхозного, слава Богу, не нахлебался. Семилетку закончил, слесарил, токарем был на заводе. Даром, что крестьянский пацан, а человек, как говорят, механический. Ручной пулемет Дягтерева, винтовку-мосинку, ППШ, немецкий пулемет МГ-34 – был у нас один, отличная машинка, его за скорострельность «маленький Геббельс» называли – моментально все освоил. А главное «Максим» досконально изучил – разборка-сборка, дефекты его, поломки. Молодец!
И парень хороший. Веришь-нет, сейчас глаза закрою и увижу его, каким он тогда был. Исхудал парнишка, а кость крепкая широкая осталась, руки проворные, щелк-щелк и механизм в порядке, а он улыбается, вроде бы даже виновато. Чего, мол, поделаешь, раз я такой. Голова большая, под машинку вкривь-вкось стрижена, а уж какая толковая была голова. Глаза синие, точно под фамилию…
Князев замолчал, болезненно сморщился, несколько секунд двигал кадыком, потом натужно сказал:
– Каких ребят война, сволочь такая, забрала. Разве так бы мы жили… Ладно. Подружились мы с ним. О жизни довоенной, как время выпадало, беседовали, о местах, где жили, о девушках и, понятное дело, о жратве. Нехватка-то донимала. Вот говорят, когда еды мало, о ней лучше не говорить, мол, чувство голода обостряется. А куда его обострять, когда оно и так сидит в брюхе острее, чем штык. А побеседуешь с товарищем про котлеты в командирской столовой, про бутерброды с колбасой в чайной, про пиво с воблой, душе приятно. Думаешь, может, и будет такое когда еще. Без мечты не живет человек, когда он про будущее не думает, мечте ходу не дает, ему и нынешнее ни к чему. Совсем скучно так жить-то.
Зима подошла. Казармы, где полк наш запасной размещался, раньше, видать, конюшнями были. Длинные оконца под потолком, вдоль всей казармы, по обе стороны прохода желоба для стока мочи, пол коваными копытами поковыренный. Только что вместо стойл по обе стороны от прохода двухъярусные нары – с каждой стороны по взводу, на них мешки-матрасы соломой набитые, да посередине казармы кирпичная печь. Топили ее три часа в день и ни минутой больше. Потолок и стены промерзали, инеем покрывались. Но бойцам, как их в поле по ветерку зимнему часов пять-шесть погоняют, и такое жилье, чуть ли не райским казалось. Не зря говорят: