Над деревнями пляшут зарницы,
Где-то грозы идут вдалеке.
Чья-то девушка в воду глядится,
Задержавшись одна на реке.
Сердцу снится, что скоро рассветы
Снова чью-то разбудят весну.
Заиграют в полях нежным светом
И в чужие края унесут.
Снятся сердцу седые дороги,
Что в надеждах весны так легки.
Так быстры чужой юности ноги…
Догорает заря у реки.
После зноя пьянит вольный ветер.
Прогрохочет за лесом состав.
Ах, как сладостно жить на свете,
Жемчуг счастья душою собрав.
Начало было так далеко
В старших классах средней школы появилась заветная тетрадь. Не общая, нет – простая, тоненькая – 12 листов в косую линейку. В общем, самая обыкновенная тетрадка, скорее всего та, что первой попалась под руку из пачки черновиков.
Попалась под руку, когда почувствовал, что душевные мои муки и переживания стали трансформироваться в стихотворные строчки: первые, робкие, настоящие… Настоящие, несмотря даже на зияющую местами беспомощность, потому что шли они, казалось, от самого сердца. Этакой рифмованной морзянкой из беспокойной и пылкой юношеской души:
Самое первое, чистое, неповторимое
Расплескали мы, к сожалению.
Самое важное и невозвратимое
Погубили, придали забвению.
Строчки эти выплескивались на тетрадь легко, взахлеб, как первые слова признания в любви, как откровения, как слезы – всеочищающие, врачующие душу… Позже и впрямь начали появляться более спокойные стихи, больше похожие на рассуждения, своеобразные поэтические откровения, приходящие как будто свыше, вроде бы кто-то водил твоей неопытной, непривычной к этому делу, робкой еще рукой.
Но что рука! Рука с шариковой ручкой – это ведь только средство. В самом деле, средство – чтоб сохранить, перенести на бумагу, не расплескав ни капли, из этого чудесного источника, что, неведомо откуда взявшись, однажды стал наполнять мою душу волшебной музыкой слов. А по-настоящему важен и священен сам процесс извлечения ниоткуда, из каких-то потаенных струн мира, на которые откликалось твое чуткое сердце, этих чарующих созвучий, казавшихся совершенными.
Чаще всего стихотворение получалось сразу – гладким и завершенным, не требующим никаких правок, – как говорится, строка в строку, ничего не добавить и не убавить. Хоть иди на подмостки и читай перед публикой, как декламировал до этого стихи других, известных поэтов. С самого раннего детства декламировал, с детсадовского возраста, собирая за это щедрый урожай самых разных богатств: открыток с переливающимися картинками, ручек, кружек, значков, статуэток, книг, наконец. Это тоже было праздником. Да еще каким! Не знал ведь еще, что настоящий праздник – вот эти несколько спрессованных, устремленных в вечность минут за письменным столом, когда на бумагу фонтаном выплескиваются стихотворные строчки. И весь смысл жизни, кажется, заключен в тех самых бесценных мгновениях, когда и сам ты словно бы возносишься над своим столом, – да что там, над самим собой возносишься и над всем миром! – и свободно паришь в пространстве,