– Это что? – аккуратно высыпая на ладонь россыпь тёмных зёрен, спросила Хедвика, поднесла ближе к глазам, принюхалась. – Это… Шоколад?
– Угадала! Неси кипяток и молоко доставай.
Тонкая крутая струя ударила, дробя, в чёрные зёрна на дне глиняной плошки. Сверху Грегор щедро долил молока, вымешал деревянной широкой ложкой.
– Выгляни на улицу, только аккуратно. Посмотри справа у крыльца: может, пекарь уже свежий хлеб принёс.
– Какой хлеб? Ночь на дворе.
– Пекарни разжигают печи в полночь. Хлеб испечь – чем не ворожба? А всякая ворожба ночью крепнет.
Хедвика приоткрыла дверь и скользнула наружу. Танцы утихли, и площадь уже дремала, укрытая тихой осенней шалью паутинных нитей. Но дремала чутко: то тут, то там вспыхивали светляки ночных огней, ветер стучал деревянными вывесками: башмаками, кренделями, щитами и кольцами. Из труб пекарен, как и говорил Грегор, уже вился дым, словно ведьмы водили руками над городом и пряли свои колдовские кружева. Стекавшиеся к площади переулки и вовсе кишели ночным народом: торговцы лащами, тёмные сказители, гадалки и молодые подмастерья, что, отработав день на господ, по ночам оттачивали другие уменья…
Мастерская Грегора приютилась меж двух богатых домов: слева – лавка менялы, справа – солодовая пекарня. Заметить скромный вход в мастерскую было сложно, и случайных покупателей у него было мало, а вернее сказать, отродясь не водилось. Знали о мастере и мастерской, притаившейся на громкой широкой площади, только те, кому полагалось знать.
– Не зевай, проверь хлебную корзину и назад, – раздался из дома его опасливый шёпот. – Хватит нам на сегодня гостей.
Хедвика впотьмах нашарила большую корзину из ивовых прутьев, куда пекарь, по уговору с Грегором, складывал хлеб, а молочник со звоном опускал полные бутыли ещё до того, как занималась заря. Сюда же ложились и плотные конверты с заказами дворца, если посыльным не удавалось застать мастера дома.
Она нагнулась над корзиной, осторожно перебирая пальцами гладкие и упругие прутья, и нащупала на самом дне промасленный свёрток. Стараясь не сдавить хрустящие бока лепёшек, чей запах с лёгкостью перебивал осенний ночной аромат, она внесла их в дом, положила на комод, а сама украдкой выскочила обратно на крыльцо.
Площадь Искр раскинулась на широкой горной равнине почти у самой вершины Грозогорья, а мастерская Грегора, затаившись в тени, глядела ровно в щель между крышами на другой стороне. Отсюда было видно и саму площадь, мощёную, пёструю и колдовскую, и дворец, застилавший своей тенью улицы, и бесчисленные лестницы, и мосты, ведущие вниз, к городским воротам. А там, у самых корней горы, уже раскладывал плетёные свои зернистые полотна рассвет. Лиловая лента в брызгах золота вилась у самого горизонта, к воротам медленно подползал мутный жемчужный туман, а на широкую подъездную дорогу ложился первый пыльно-песочный вздох грядущего дня.
Пахло терпкой и кисловатой солнечной сливой, сладким