Я поймала себя на мысли, что вновь надеюсь, что мои мальчики унаследуют его скульптурные скулы, подбородок и нос. И все. Ничего больше не замирало внутри, когда он сидел со мной рядом. Разве от страха при мысли, что если бросить в меня ключи, они полетят со свистом. Если бы Дима сейчас решил изнасиловать себя супружеским долгом, я бы ему простила. Долг. Отказалась бы.
– Иди ко мне, – сказал он, словно мысли мои прочел.
И резко обернулся, а я… я отпрянула от его руки. Да так, что едва настольную лампу не сбила. Дальше слов не потребовалось. Изменившись в лице, он встал и вышел из комнаты. Даже подушку с одеялом не прихватил.
«Норка, шпильки и бриллианты».
Он не солгал.
Про «Шанхай». В воскресенье вечером, я вылезла из машины. Процокала шпильками впереди него, томно кутаясь в коричневую норку. В Хабаровске натуральный мех был необходимостью. С нашими-то морозами и ветрами. Но шубками все равно гордились. Менялись с подружками, желая впечатлить количеством стан врагов. Воровали. Покупали в кредит. Рассказывали, как это пошло – рядиться в шкуры безвинно убиенных зверьков, а сами завидовали. Тем, кому было на чьи деньги быть пошлым.
На работу я предпочитала носить дубленку. Расхаживать в одной из своих трех шубок по улицам, без Димы, я бы ни за что не решилась. Это было своего рода, показателем мужества.
Таская на плечах норку, девушка рисковала многим. Шубки снимали посреди бела дня, оглушив владелицу ударом по голове, отбирали в подъездах, угрожая ножом. Одна моя знакомая, к примеру, шубку не отдала. Получив три колющих удара в живот, выдумала сказку о ревнивом поклоннике. Это здорово помогло ей… найти настоящего поклонника. Который компенсировал ей потерю.
Больше, чем жизнь, были эти шубки. Еще два года назад, стоя в пуховичке, я почку бы отдала за такую вещь… Теперь же, зябко кутаясь в облачко почти невесомого меха, я испытывала что угодно, кроме ожидаемого восторга. В Димином кругу, у всех девушек были шубки. У всех были бриллианты. Все цокали на шпильках-стилетах и походили друг на друга, как сестры.
Если бы парни сдавали нас в гардероб, не обошлось бы без путаницы.
Я покосилась в Димину сторону, с трудом разлепив смерзающиеся ресницы. Чуть нагнув голову, он шел рядом, подстроившись под мой семенящий шаг и держал наготове руку: девушки на шпильках чертовски неустойчивы на заледеневшем асфальте.
Когда-то так он придерживал руку для Сонечки, а я готова вторую почку была продать, чтобы просто пройтись рядом с ним. Теперь я ногтя бы за это не отдала. Просто злилась, что он заставил меня прийти сюда.
Очень трудно ценить что-либо, когда это стало твоим, не принося удовольствия. Сразу вдруг понимаешь, почему все девушки, что семенят за честными бизнесменами на бандитский сходняк, всегда так сосредоточенны, сердиты и, возможно, вовсе не счастливы. Только кто, из тех, что провожает их жадным взглядом из-под капюшона дешевого китайского пуховичка, проникнется?
Кто поверит?
Я, вот, не верила. А Ирка ведь ни слова не соврала.