Суворов занимал две небольшие комнаты у богатого молдаванина. В передней, которая была побольше, происходили эти чтения. Комната набивалась офицерами до отказа. Сидели на лавках у стола, на диване, на стульях, а то и просто на полу, поджав по-турецки ноги.
Комната была жарко натоплена: Суворов очень любил тепло и дома сидел без кафтана, в одной рубахе. И эта духота еще больше располагала ко сну людей, не привыкших слушать, когда читают.
Лосев шел и с улыбкой вспоминал, как прошлый раз, когда читали о 2-й Пунической войне, о переходе Аннибала через Альпы, вдруг послышался сочный храп. Все невольно обернулись. Прикорнув в углу дивана, спал пожилой майор Смоленского полка. Соседи незаметно толкали его локтями, но майор продолжал безмятежно спать. Наконец он открыл глаза.
– Иван Акимович, изволь табачку – он хорошо сон отгоняет! – сказал Суворов и протянул ему свою табакерку.
– Я не спал, я все слышал, – смущенно залепетал майор, но все-таки взял щепотку табаку.
«О чем-то сегодня читали?» – думал Лосев, пробираясь в темноте по грязной улице.
Вот и дом, в котором живет генерал-аншеф. В его трех окнах горел свет, – значит, еще не разошлись по домам.
Лосев взбежал на крыльцо, прошел большие сени, впотьмах по привычке нашарил рукою дверь и открыл ее.
Он увидел то, что видел неоднократно: комната была полна офицеров. Посреди комнаты стоял генерал-аншеф и что-то живо говорил.
Лосев поклонился генерал-аншефу, который ласково ему улыбнулся, – Суворов давно приметил любознательного подпоручика. Лосев не пошел далеко, а сел тут же, на пороге, и стал слушать, что говорит генерал-аншеф.
– Принц Конде не должен был атаковать. Мерси занимал выгодную горную позицию. Конде надо было ударять с фланга. Тогда Мерси сам откатился бы за Черные горы. А кто припомнит еще такой же пример? – спросил Суворов, обводя своих учеников глазами.
Все молчали.
Сидевшие на диване старались спрятаться за спину товарища, отводили в сторону глаза, думая: только бы не меня спросил! Хуже чувствовали себя те, кому пришлось сидеть в одиночку, на стульях, – они были на самом виду. Впереди других сидел тучный капитан. Ученье на старости лет давалось ему нелегко. Он сидел красный и потный, не столько от жарко натопленной комнаты, сколько от напряжения – капитан старался во все вникнуть.
– Ну, Матвей Егорыч, ты что скажешь? – обратился к нему Суворов.
– Не могу знать, ваше сиятельство! – поднялся капитан.
Суворов разом помрачнел. Он закрыл глаза, что делал всегда, когда ему что-либо не нравилось, а потом взглянул на оробевшего капитана своими зоркими, молодыми глазами. Взглянул неласково, сердито. И сорвался с места – заходил по комнате. Но ходить было негде – всюду сидели офицеры. Суворов делал три шага в одну сторону, три шага назад и все оказывался перед сконфуженным, стоявшим навытяжку капитаном. Александр Васильевич