– Будет дело, быть добру! – заключил Гавриил. – Если ты писание знаешь, то остается лишь уяснить, принять и выполнять, молясь во исполнение, и каясь о заблуждениях греховных.
Тень упала с неба, и огромный ворон, раскрыв крылья, сел на перевернутую машину. Праведник Гавриил осенил птицу крестным знамением, произнеся молитву, отгоняющую враждебные силы. В ответ ворон зычно каркнул и потряс головой. На его шее болталась медалька на тесемке. На мгновение монаху показалось, что на спине птицы появился погон со звездой, вот сколько конечной имелось на ней, не удалось сосчитать лучи – исчезла вместе с погоном, как сатанинское явление. Вечно нечисть навешает на себя нечто, что ни рассмотреть, как следует не получается, ни сосчитать детали. Но на медали, что беспрестанно крутилась на шее ворона, и не давалась к осмотру, одно слово удалось выхватить. Это слово – «шнобель» – врезалось монаху в сознание (уж больно заковыристое, чтоб из памяти просто так выскочить), но какое значение несло в сочетание с остальными словами, которые не поддались прочтению, в том оставался секрет. «Кар-р-р!» – прокричал ворон и повернулся к монаху спинной частью. Гавриил послал чудо творящий крест в его сторону. Сила послания подтолкнула птицу сзади, и она с недовольством дернулась всем телом вперед, сверкнув в ответ презрительным взглядом.
Мефистофель растворился в свете солнечных лучей, и взамен себя явил тем временем девушку, расположившуюся вольно на сене в прозрачном пеньюаре уж очень походившем на струящийся воздух. Сосцы грудей торчали в разные стороны, привораживая взгляд, упругие девственные бедра слегка раздвинуты, нежность гармоничного тела колыхалась волнами.
«Поди ко мне монах, – услышал Гавриил, – душистое сено так приятно ласкает плоть».
«Изыди, супостат, изыди! – запричитал старец, крестясь и кланяясь, кланяясь и крестясь. Его губы бормотали невнятную молитву должную прогнать наваждение сего прелюбострастия.
Дева, согнув немного ножку, пододвинула к себе цилиндр и водрузила на свою прекрасную головку, кокетливо надвинув на глаза. Светлые волосы рассыпались по плечам, щепотка досталась груди, локон кокетливо опоясал глаз.
Гавриил роптал, спасаясь бесконечной молитвой и поклонами. Следом, развратница выгнула ножку, приблизив её к лицу, и пальцами ноги переместила цилиндр на макушку. При этом гимнастическом упражнении телесных складок ни на животе, ни в иных местах не просматривалось: все выглядело молодо, трепетно и элегантно. На животе горело аппетитное красное яблоко.
Монах помимо воли подглядывал; в его голове пылал пожар. Улыбка девы была открыта и естественна, как и молодое огнедышащее тело. Отец Гавриил залился пением молитвы, желая обуздать наседающий греховный соблазн.