Сейчас зайду в камеру, и обрушатся на меня упыри и вурдалаки всех мастей, и какими кругами себя ни очерчивай – сожрут, переварят и вывалят…
– Стоять! Лицом к стене!
Обычно такая команда следовала, когда конвоир подводил меня к решетчатому «шлюзу», за которым начинался очередной отсек с камерами. Но сейчас меня ткнули носом в стену возле тюремной камеры.
Тумбочка в отсеке, доска документации, жирный, плохо выбритый мужик.
– Микола, принимай новичка! – фамильярно обратился к нему конвоир.
– В какую? – неторопливо поднимаясь со своего места, спросил толстяк.
– Триста двадцать шестая.
– У-у! Не повезло, – сочувствующе глянув на меня, покачал головой контролер.
Меня и без того трясло от страха, а тут еще удар под самый дых. Не повезло мне. Как будто где-то могло повезти, а здесь нет. Неужели триста двадцать шестая – самая отмороженная на весь изолятор камера? И почему мне досталась именно она?
Надзиратель Микола расписался в какой-то ведомости, дождался, когда конвоир уйдет, только тогда вставил ключ в замочную скважину. Но открывать дверь не торопился.
– Как зовут? – спросил он.
– Толик.
– Ответ неправильный.
– Заключенный Ромин Анатолий Васильевич, статья сто пятая…
– Инструктаж я тебе должен дать, заключенный Ромин Анатолий Васильевич. Ну, что я могу тебе сказать? Не повезло тебе… Ну, да ладно, и без этого живут, – скорбно вздохнул он.
– Без чего «без этого»? – еле живой от страха проговорил я.
Уж не собираются ли меня обесчестить в этой злосчастной триста двадцать шестой камере? Но без чести долго не живут… Говорят, есть зоны, где «петухам» ноги отрубают по колено, а потом канкан плясать заставляют.
– Да ты не бойся, – усмехнулся Микола. – Здесь нельзя бояться. Тут оно как: боишься, боишься, а потом расслабился, очко раз – и ускакало. И не догонишь, как ускачет… Первый раз замужем?
– Замужем?
– А ты что, сам женихом хочешь быть? – ухмыльнулся надзиратель.
От страха у меня свело челюсти. Одно дело, предполагать, какой ад тебя ждет, и совсем другое – оказаться в нем.
– Это, у тебя в хабаре поточить есть что? – тихо и с оглядкой по сторонам спросил Микола.
– Ну, есть…
Надзиратель многозначительно промолчал. Он ждал, когда я сам предложу поделиться. А я совсем не прочь угостить этого борова. Глядишь, и откроет мне дверь, когда я буду ломиться из камеры. Достал полпалки сырокопченой колбасы. Правда, этот кусок мог бы мне пригодиться, чтобы умилостивить соседей по камере, но слишком поздно я спохватился. Микола вырвал у меня колбасу, и она бесследно исчезла у него в руках.
– Ну, мужик, удачи тебе! – повеселел надзиратель.
– А