– Упал. Свалился вниз. В Глубину. Ты столкнул его, ты убил его. Ты должен был сдохнуть. Ты должен быть на его месте. Ты должен гнить в Корнях.
Снова возня в стенах. Теперь уже слева. "Одеяло, скорее под одеяло и спать. Надо как можно скорее уснуть, иначе…"
– Не вернуться тому, кто упал в Глубины. Пропасть и не вернуться.
"Очнись! Да очнись же ты!"
– Убирайся! Оставь меня в покое!
– Ты обрёк его на смерть. В нём была Ясность и страх. А что есть в тебе? Ты простой уродец. Жалкая одинокая бестолочь. Никчёмная тварь, как та, в которую ты хладнокровно всадил клинок. Нет-нет. Ты хуже. В том существе была Ясность, а в тебе нет ничего. Ничего кроме презренного сожаления. Отвратный, скулящий и ноющий уродец.
– Прочь! Вайтеш!
– Эй, выродок, заткнись! Или хочешь спать под дождём?
Грубый окрик оборвал зловещие сновидения. Оддо потёр слипшиеся веки, пальцы всё ещё плохо слушались.
– Ну ты, мешок дерьма, выбирайся из кровати! – в дверь раскатисто постучали. Оддо быстро отпер. В коридоре стоял заспанный трактирщик с грубоватым лицом, по виду он только что проснулся. – Выродок, чтоб тебя сырость заела, – он схватил Оддо за край влажной куртки с медными пуговицами. – Спал на моей постели в этих лохмотьях?
– Я заплатил вам четыре медных ойта, – сказал Оддо, вырвавшись.
– Плата – дерьмо, за такого урода надо брать восемь. Тут тебе не Таргерт, я тебя облизывать не буду.
– Но у меня столько нет, вы же сказали четыре.
– А теперь говорю восемь, – трактирщик закашлялся. – Восемь медяков или проваливай. И палку забери. Уродец.
Выглянув наружу, Оддо почти ничего не увидел. Было далеко за полночь, трактир заволокла коричневая дымка.
– Чего медлишь, выродок? – осведомился трактирщик, спускаясь по лестнице, чтобы запереть вход.
– Долго до ближайшего города? – спросил Оддо, глядя в темноту.
– Тебе без разницы, – хозяин гадко осклабился. – На большаке тебя или прирежут, или звери заедят. Всё одно – украсишь грязищу своими кишками.
Оддо хлюпал по дороге в сторону, как ему казалось, тракта. "Гостеприимное местечко. Хотя иного гостеприимства я и не заслуживаю. Подохнуть на дороге с разодранным брюхом – далеко не так уродливо для уродца".
– Убийца! – послышался женский визг.
– Что, неужели опять? – Оддо тряхнул головой, чтобы избавить разум от навязчивых видений, но крики не прекратились.
– Пропади ты пропадом, визгливая шлюха! – раздался старческий смешок. Это удивило Оддо. "Старик – здесь? В такой час?" Он поспешил на вопли, они доносились откуда-то из темноты, вскоре в стене ливня забрезжило неяркое пламя свечи. На перепутье дороги к трактиру и большака из земли торчал железный фонарь на длинной подпорке в человеческий рост. От дождя его укрывала деревянная миска, водружённая сверху. По ней струилась вода, да так сильно, будто кто-то лил её на светильник из трактирной кружки. Оддо не сразу заметил, что возле фонаря лежит человек. Бездыханный, раздетый по пояс. Простолюдные кожаные брюки, опоясанные верёвкой в палец толщиной, скрывали в складках кровь, смытую дождём. Живот был грубо распорот от правого нижнего ребра до пупка. Натруженные, распухшие пальцы по-прежнему слабо подёргивались. Рядом валялся колун с гладкой рукоятью, отшлифованной шершавыми ладонями. На лице человека застыла мольба, испуганная гримаса.
– Заткнись, дрянь, – поблизости раздались шорохи и сдавленное стенание. Оддо пригляделся. На тракте в грязи барахталась молодая женщина. Над ней склонился какой-то мужчина с седеющими всклокоченными волосами, некрупный, но его пальцы сдавили плечо плачущей бедняжки хваткой покойника. Он принялся сдирать с неё домотканую одёжку, попутно стаскивая с себя замызганные штаны.
– Эй! – крикнул Оддо.
Мужчина повернулся. Кровавые колечки, тлеющие во мраке, нисколько его не удивили. Он подскочил на месте и бросился вперёд, но посох достиг его физиономии раньше, чем он приблизился. Женщина не прекращала рыдать, впиваясь в лицо побелевшими пальчиками. Оддо подумал, что будет рассудительнее дать ей отойти от пережитого и подошёл к нападавшему. Тот лежал без сознания рожей кверху. Недлинную щетину покрывала грязь, мужчине было далеко за шестьдесят. "Как это, старикашка – грабитель и насильник?"
– Мой муженёк… – пролепетала женщина. – Он мертв, да?
Оддо сочувственно кивнул. Женщина подошла к фонарю, посмотрела на мужа, затем подобрала колун.
– Что это вы… – не успел Оддо договорить, как она рубанула старика по груди. После чего ощупала его куртку и выудила из внутреннего кармана несколько серебряных ойтов.
– Держи выродок, это тебе за помощь, – она кинула в грязь один ойт, посмотрела на Оддо и добавила: – Миленькая курточка.
Оддо не нашёлся, что сказать, лишь ошалело воззрился на нещедрую благодарность, которая валялась у его ног.
– Бери,