– Тише, тише! Впереди пароход, виден левый бортовой огонь!
Вольф Ларсен выскочил на палубу так проворно, что, когда мы присоединились к нему, он уже успел закрыть люк кубрика и спешил проделать то же с люком, ведущим на бак. Туман не исчез, он только поднялся, застилая звезды и увеличивая ночной мрак. Перед нами я увидел яркий красный огонь и другой, белый, и услышал мерный стук пароходной машины. Несомненно, это была «Македония».
Вольф Ларсен вернулся к нам, и мы остановились молчаливой группой, наблюдая за быстро скользившими мимо нас огнями.
– Хорошо, что у него нет прожектора, – сказал Вольф Ларсен.
– А что, если бы я вдруг крикнул? – шепотом спросил я.
– Все пропало бы, – ответил он. – Но вы не подумали о том, что произошло бы прежде всего?
В тот же миг он своими руками гориллы схватил меня за горло и едва заметным движением мускулов дал мне понять, что ему ничего не стоит свернуть мне шею. Но тотчас же выпустил меня, и мы снова начали смотреть на огни «Македонии».
– А что, если бы крикнула я? – спросила Мод.
– Я слишком люблю вас, чтобы причинить вам вред, – сказал он мягко и с такой нежностью в голосе, что я содрогнулся. – Но все же не делайте этого, а то я в тот же миг сверну шею мистеру ван Вейдену.
– В таком случае я разрешаю ей крикнуть, – вызывающе сказал я.
– Едва ли вы серьезно захотите пожертвовать собой, – усмехнулся Вольф Ларсен.
Больше мы не разговаривали, но мы уже настолько привыкли друг к другу, что молчание не тяготило нас. Когда красный и белый огни исчезли, мы вернулись в каюту доканчивать прерванный ужин.
Они снова принялись за стихи, и Мод прочла «Impenitentia Ultima» Даусона. Она читала великолепно, но я следил не за ней, а за Вольфом Ларсеном. Меня поразил его взгляд, устремленный на Мод. Он был так увлечен, что бессознательно шевелил губами, беззвучно повторяя за нею слова. Он прервал ее, когда она прочла:
Когда скроется солнце, пусть сияют мне ее очи,
И голоса милого скрипки пусть поют в последний мой час.
– В вашем голосе поют скрипки, – смело сказал он, и глаза его сверкнули золотом.
Я был в восторге от ее самообладания. Она без запинки прочла последнюю строку, а затем направила разговор в более безопасное русло. Я сидел как в дурмане. Пьяный разгул кубрика доносился к нам сквозь переборку, а человек, которого я боялся, и женщина, которую я любил, все говорили и говорили. Никто не убирал со стола. Матрос, заменявший Мэгриджа, очевидно, присоединился к своим товарищам на баке.
Казалось, Вольф Ларсен находился на вершине наслаждения жизнью. Время от времени я отрывался от своих мыслей, чтобы следить за ним, поддаваясь обаянию его необычайной интеллектуальной силы и страстной проповеди мятежа. Разговор не мог не коснуться Мильтоновского Люцифера, и тонкость, с какой Вольф Ларсен обрисовал и разобрал этот характер, была для меня новым доказательством