– А если бывал, так че опять пошел? Че там хорошего? Че не видел? Ты бы под китайцем пожил, узнал бы, какой китаец.
Оба брата уже слышали, что Муравьев подписал с маньчжурами договор и Амур утвержден за Россией, и не удивились.
– Конесно, хорошо, – вымолвил Чумбока, как о деле, которое и не могло решиться по-другому. Это, по сути дела, решено еще в 1854 году. Кажется, тут озабочены были чем-то другим, смотрели в будущее, а принадлежность России полагали делом давно решенным.
В двух котлах нагрели воды. В очагах накалили камни. Около дома натянули парусину на жердях. Все выпарились и вымылись. К ужину Удога выставил жбан китайской водки. Его юная дочь приготовила похлебку из сохачьего мяса, а молодая жена на другом очаге нажарила огромную сковороду кабанины. На стол подали черемшу, рыбу, диких уток, жаренных на костре, появились лотки с кедровыми орехами и сласти.
Алексей отдыхал. Дочь хозяина, очень хорошенькая, с темными волосами, с белым лицом, все время что-нибудь подавала на стол, старалась услужить и поэтому обращала на себя внимание. Показалась Алексею не хуже светских девиц, но не по годам задумчивой, грустной. Если с ней пытались заговорить, она слабо улыбалась и отходила в сторону. С женой Удоги, кажется, была дружна, вдвоем у очага они походили на сестер или подружек. Матросы пытались перемолвиться, но она уклонялась.
– У Анги большая сила, – сказал Чумбока, обращаясь к Сибирцеву и показывая на дочь Удоги. – Проси, чтобы помогла, и благополучно дойдешь. Она маленько в бубен бьет – тебе будет все хорошо. Лечить умеет. У-у!
– Что значит в бубен бьет?
– Шаман, – ответил Чумбока. – Молоденькая девка, а шаман! Че, еще такой девка не видал?
Чумбока сказал, что пошел бы проводничать, но нужно охранять дом и стойбище, маньчжуры грозятся мстить, дорогу сюда знают, могут прийти на прощание из верховьев, напасть и ограбить.
Удога долго объяснял, где и как надо плыть, чтобы быстрей добраться до перешейка, отделявшего заливное озеро Кизи от морской бухты Де-Кастри. Он вычертил для Сибирцева длинную карту.
На ночь оба офицера и пять нижних чинов легли вповалку на горячий кан – глиняную лежанку во всю длину стены, под которой шел дымоход. Семь лохматых русых голов виднелись из-под края огромного мехового одеяла. Казак, покуривая и поджав под себя ноги, долго еще сидел и разговаривал с Удогой. Потом и он разделся и разулся и залез под то же одеяло. Удога с семьей улегся на другой лежанке.
…Юная Анга лежала и думала про приезжих. Она много слыхала рассказов от отца и от Чумбоки про русских моряков. Это были новые люди. Они серьезные, спокойные, разговаривают тихо, не кричат. Казаков Анга видела много раз, а столько моряков впервые.
Анга приподнялась и подошла к очагу. Теперь все они, с русыми головами, крепко спят у них под одеялом, восемь русых голов в ряд из-под края нового семейного одеяла выставились. Как интересно отец про них рассказывал…
Утром Удога пошел на шлюпке с Сибирцевым. В этот день сделали