стремительно опускаясь вниз, обозревая жуткую панораму закончившегося боя. Всё поле было усеяно трупами и искорёженными, дымящимися танками. Всё было втоптано, вдавлено в этот грязно-белый, забрызганный кровью холодный декабрьский снег. Он увидел тут, внизу, сержанта Громыхалова, живого, с забинтованной головой, сидящего на корточках над кем-то из погибших бойцов. Вдруг какая-то страшная догадка пронзила его сознание, и он в этом погибшем бойце узнал себя – вернее, своё тело, свою оболочку. И он сразу же отверг эту мысль, потому что это тело, истекающее кровью, показалось ему таким чужим и незнакомым. И тотчас огромный вихрь подхватил его сознание, его суть и понёс в чёрный воронкообразный тоннель, мысленно зовя и притягивая к себе, становясь всё ближе и желаннее. Наконец этот свет поглотил всю сущность, а вернее, вобрал в себя маленький сгусток энергии, его крохотное «я», и Виктор тотчас ощутил неземное блаженство, лёгкость и умиротворение. Он вдруг воочию увидел всех умерших родных и близких, давно ушедших в мир иной и теперь с улыбками и непередаваемой радостью встречающих его здесь, на небесах. Они обнимали и ласкали его, мысленно разговаривая с ним обо всём, что интересовало его и их, все они были красивые и молодые, с прекрасными одухотворёнными лицами, в белых светящихся одеждах. Потом яркий, ослепительный, но не утомляющий глаза свет, олицетворяющий Нечто – всё прекрасное и лучшее, что есть во Вселенной, – сказал ему мысленно, что хочет показать ему все красоты планеты Земля.
И Виктор мысленно согласился с ним. И они полетели, в мгновение ока очутившись у прекрасного, величественного африканского водопада, потом посетили вечнозелёные лужайки Калифорнии, побывали в непроходимой девственной тайге Приангарья, познакомились с красивейшими городами мира, потом навестили родину Виктора. И он наяву увидел своих родных: маму, сестрёнок и бабушку…
«Милые мои, родные! – закричал он, но никто его не услышал и не увидел.
– Мама, мама, – шептал Виктор, осыпая родное лицо поцелуями. – Это я, я – Виктор! Слышишь, мама, слышишь?.. Я с тобой».
И мама как будто услышала, как будто почувствовала на впалых своих щеках силу его огня, силу любви, жар его легкокрылой души, она вдруг обратилась к бабушке:
– Мама, что-то мне тревожно очень… от Витеньки весточки давно нет?
– Что ты, что ты, Катеринушка, успокойся, – отвечала бабушка. – Я давеча была в сельсовете, у Кузьки-писаря, дык он бает, что германца окаянного погнали от Москвы, так что жди письмеца.
– Дай Бог, – прошептала мама и, повернувшись к иконе Богородицы, обратилась к Святой Деве с мольбою о спасении единственного сына, и бабушка Домна тоже присоединилась к ней с такой же просьбой, осеняя себя троеперстием.
Потом Виктор мгновенно и неслышно очутился в Нюшкином доме, в её комнате. Девушка спала, разметав по белой подушке смоляные волосы, улыбаясь чему-то увиденному во сне. Виктор не удержался и прильнул к её чуть полуоткрытому рту своими
