Шпилевое братство. Дмитрий Федоров

заглянул за иконостас, откуда доносились возгласы. Тут было значительно лучше с освещением. Если сравнивать с остальной частью церкви, то это следовало, не мелочась, назвать иллюминацией. На большом столе в центре спала девушка. Ее голова свесилась вниз. Распущенные длинные волосы прикрывали лицо. Девушка не утруждалась приличиями и позволяла себе находиться в присутствии мужчин без одежды. Правда, благородные вельможи, возлежавшие рядом, вероятно, из чувства стыдливости накрыли ее священническими одеждами с крестами. Сами вельможи – а глядя на их прикиды, не приходилось сомневаться, что знатные – расположились вокруг выломанного из стены камня, на котором мозаикой изображался какой-то святой с блюдцем нимба вокруг головы. Рядом виднелась дыра, и мне не составило труда предположить, что в нише за святым хранились богатства. Они лежали на полу блестящей кучей у ног почтенных игроков.

      В странноватом воздухе церкви порхали знакомые, разгоняющие скуку флюиды. Шпилевые флюиды! Аристократы бросали кости на огромном камне – он выполнял функцию игрового стола. Я сразу понял, что эти из наших. Возлежали они на множестве красных подушек и попивали вино из золотых церковных сосудов.

      Мне стало стыдно за мою ливерпульскую майку и белесые джинсы – выгонят сейчас из приличного общества, как бомжа. Но зато у меня на указательном пальце был перстень Цезаря, в который они вперились. А еще меня спасла обувь. Мода, конечно, глупая, но иной раз просто необходимая штука. Благородная троица вместе со слугами уставилась на мои шузы. Загиб их носовой части вызвал смятение и шепоток. Все ожидали реакции старца, у которого, как мне показалось, не двигались глаза, но зато каждая черточка лица жила напряженной обособленной жизнью. Возникало ощущение, что под кожей старцевой физиономии проходит битва микроорганизмов – с маневрами, фланговыми ловушками, предательствами и героизмом элитных воинов. Старец в пурпурных сапогах выслушал склонившегося к его уху халдея и поприветствовал меня:

      – Здравствуй, чужеземец! Я дож Венеции Энрико Дандоло. А это Бонифаций Монферратский – король Салоник. – Он указал на задумчивого и грустного мужчину, кивнувшего патлатой головой. – А вот Балдуин Фландрский – император Византийский. – Жест не потребовался, так как, кроме бочковидного увальня, аристократов в алтаре не наблюдалось. – Мы хозяева Константинополя, – продолжал дож. – Мы взяли его оружием и нашей доблестью, посрамив нечестивых схизматиков-греков. Нам покорилась почти вся Византия. А скоро и Иерусалим откроет святыни нашим рыцарям, принявшим знак креста.

      – Не стоит торопиться в Иерусалим. Нам и тут хорошо, – хихикнул, сунув мордочку в кубок, Балдуин.

      – Вот молодость… Все знает, всех уму-разуму учит, нас, стариков, ни во что не ставит. О мире горнем забывает.

      – Вы бы, дож, вспомнили о горнем мире, когда требовали с нас долг в пятьдесят тысяч серебряных марок за переправу войск через море. Если бы вы нас сюда в погашение долга не привели, мы