Березовую рощу, и в ней бесподобную Викторию Владимировну, – я не нарисовал. Но – глубоко потрясенный, можно даже сказать, ушибленный, увиденным, – вновь открывшейся мне, с какой-то иной, особенной, стороны красотой женщины, – написал стихотворение, состоявшее из одной строфы.
Желтые листья. Желтый твой плащ.
Осень пришла. Радость, не плач.
Будет у матушки много возни.
Желтые листья в руки возьми…
Когда пауза затянулась, и нужно было поставить в любопытной нашей беседе точку, – я напомнил Ирине о том, что пора возвращаться домой.
– Пора, так пора! – согласилась со мной Ирина.
Прежним маршрутом, по знакомым тропкам, мы отправились обратно.
(О том, что можно было пойти другой, ровной дорогой, я не вспомнил…).
Почти весь путь провели в раздумчивом молчании. Лишь время от времени нарушая тишину ночи (на разные шумы и звуки мы уже не обращали внимания…) репликами, вроде: «Осторожно, здесь неровная дорога!», «Откуда эта коряга тут взялась?», «Кажется, я за что-то зацепилась, помоги освободить платье!» (еще удобный повод – «случайно» прикоснуться к Ирине там, где при обычных обстоятельствах этого делать не положено…).
Один раз Ирина ненадолго приотстала – ей захотелось писать.
– Только не направляй на меня фонарик, пожалуйста! – наверное, держа в памяти рассказанный мной случай на сельской свадьбе, предупредила она меня.
– Не буду, не волнуйся! – заверил я ее (мысленно поступив противоположным образом…), также решив воспользоваться удобным моментом.
Возникший вскоре на тропе недавний знакомец овраг – к обоюдному нашему удовольствию – теперь не показался столь страшным и труднопреодолимым. Более того: почувствовав неожиданно в себе прилив храбрости, Ирина изъявила желание переползти на ту сторону – первой. И сделала она это уверенно, без комариного писка – всего лишь однажды тихонько ойкнула. Только перемещалась она не на коленях, которые все еще болели, а встав на четвереньки, как собака. Пока Ирина переползала (зрелище было потрясающим!) – я оставался на месте. Подняв над головой руку, я подсвечивал фонариком перед Ириной путь.
Никаких препятствий перед нами больше не было. И никаких фраз мы больше не произносили.
Каждый был погружен в себя, в какие-то свои – сокровенные, потаенные мысли. Я не спрашивал Ирину: о чем думает она? Ирина не поинтересовалась: о чем думаю я?
Между тем, все мои мысли были – о ней!
Мысли эти шли без остановки, одна за другой – непрерывным,