Я сделал то же самое – притянул ее ближе, чтобы вдохнуть ее в себя вместе с поцелуем. Уже настоящим, а не невинным тыканьем в губы. Я пил ее, словно тот путник, что годы плутает по бесконечной пустыне. Я пил ее, вгрызаясь в каждый поцелуй, что она сама не хотела отдавать.
– Я не могу–у–у, – всхлипнула Снежинка, едва я поцелуями скользнул ниже. – Прошу тебя, Паша–а–а!
На меня будто вылили ушат с ледяной водой. Сладкий дурман, что разлился по телу, стал отравой – горькой и убивающей.
– Прошу, – тихий шепот, и я очнулся.
Посмотрел на нее, и задохнулся отвращением к себе. Даша – хрупкая и изящная, обнимала себя за тонкие обнаженные плечи, на которых алели цвет моих губ, будто маки распустившиеся. Свитер ее валялся где–то на полу, там, где и ее джинсы, так что сейчас она предстояла передо мной лишь в нижнем белье – в обычном, хлопковом, не в таком, где кружева больше, чем ткани. А в глазах ее застыли пеленой слезы.
Что за нахер? Твою мать!
Она меня и сейчас возбуждала, даже такая. Член просто разрывался от желания оказаться в ней. А то, что внутри, где–то очень внутри меня, выло и требовало… Требовало того, что я не смогу сделать теперь – отпустить ее.
Я никогда не опускался до насилия. А сейчас…
Похоже, теперь отпускаться и нет надобности. Я уже на самом дне.
Молча поднял ее одежду. А что мне ей говорить? Просить прощения? Я не умею. Да и еще за какой именно поступок? За то, что украл и не оставил выбора, или за сейчас произошедшее?
– Н–н–не трогай! Не… – она отшатнулась от меня, попятилась назад, едва я попытался надеть на нее свитер.
– Даша, – к отвращению к себе добавилась уже злость к ней. – Или я тебя сам одену, или закончу начатое.
Увидел, как она задрожала, и решил добить:
– Самого главного я так и не увидел.
Заставить себя любить нельзя, а вот бояться запросто. Страх – тоже сильное чувство.
– Ты чудовище!
– Я рад, что ты это поняла, – осклабился я, делая шаг к ней.
Она больше не сопротивлялась, лишь смотрела с ненавистью, а я одевал ее медленно и с больным наслаждением, взглядом исследуя бархатное тело. Будто кукла передо мной, действительно.
– А теперь ты сядешь и поешь, – я поправил ее густую прядь, что паутиной спустилась на тонкое личико, отошел от нее и поднял ее стул.
Снежинка сжимала кулаки и пыталась испепелить меня взглядом. Усмехнулся. Меня даже пуля не убила, а тут… Но тогда я еще не знал, что один ее взгляд может ранить сильнее любого оружия. Не знал и сам себя загонял в пропасть, откуда выхода нет. Однако это понимание придет потом. А пока я буду совершать ошибку за ошибкой.
– Не буду, – упрямо заявила она. – Ты не имеешь право мне указывать.
– Про права я тебе уже рассказывал, малышка. Вспомни мои слова и запомни на всю оставшуюся жизнь, – я сел за стол и сделал глоток черного кофе. – И, Дар–р–рья, лучше ней совай палец в пасть