Решившись, наконец, сказал, чтоб пошла Васька в хлев, проведала свою младшую Вешку. А это время он успел признаться матери, что просадил на покупки гармоней все свои деньги, боится дома появляться, и только мать может их спасти.
– Дак ведь не пропил ты деньги-то, а музыку завёл. Почто ругаться-то? – поспешила оправдать сына Лукерья. Скоко надо-то?
– Да много. Но я ведь верну. Долг платежом красен, – заверил с жаром Иван.
Последние слова мать будто не услышала.
– Гробовые-то, похоронные мои так жо лежат, – сказала она и полезла в кованый, ещё невестинский сундук, достала сложенный конвертом белый плат, в котором завёрнуты были бережно разглаженные, наверное, не раз пересчитанные купюры. Подвинула Ивану хорошую папушу сотенных.
– Хватит ле?
– Извини, стыдно нам, – смутился Иван, – да кроме тебя никто нас не спасёт. Ещё бы полтысчёнки надо.
Мать подвинула больше, чем полтысячи, и облегчённо весело сказала:
– Гли-ко, гробовые-то на веселье пошли. Придётся ещё пожить, – и засмеялась, сияя голубыми глазами. Умела она найти в плохом приятное. – Говорят, молодость – это когда жить завлекательно, – добавила для оправдания. Какие наши годы!
– Спасибо, ма, – дрогнувшим голосом выговорил Иван.
Когда Василиса, обрадованная свиданием с Вешкой, вернулась в дом, Иван уже деньги в карман спрятал и, вновь расхваливая гармонь, играл: «Тихо в поле, в поле под ракитой». Настроение у него поднялось. И Васька, схватив полубаян, подыграла ему.
Бабушка Луша жила экономно, новой одежды не заводила. Куда она ей? В Зачернушке приятней в своей старой ходить, а на выход вон сколько Анфиса Семёновна своих, потерявших моду кофт да пальто навезла. Пенсия, слава богу, теперь не обидная да ещё за проданное молоко кое-что ей перепадает. Знала, что в большой Ивановой семье хоть живут справно, непременно случится такое, когда «поголу забегает», и потребуется ей добавлять сыну деньжат взаймы без возврата. Девкам да бабе обязательно что-нибудь приглянется. Известно ведь, курицу не накормишь, бабу не оденешь. А ей-то, старухе, к чему деньги? Вот только гробовые. А у самой-то расходы невелики.
– Гармошечка-то махонькая пусть от меня Васе в подарок будет, – обнимая внучку, наказала бабушка Луша.
– Ой, спасибо, – обрадовалась вдругорядь Васька гармони.
Дома, в Коромысловщине, чтоб избежать допроса с пристрастием, с порога объявил Иван Родионович, что повезло им с Васькой, купили задёшево сразу две гармони. А что касается покупок для дочерей, то в нарядах он не разбирается, пусть сама Анфиса с ними едет, и выложил денежки на стол. Анфиса Семёновна всё-таки что-то заподозрила. Не те купюры положил перед ней Иван, какие увозил, да и сложены бережно, ниткой перевязаны. А чтоб расспросов не было, закатили они с Васькой семейный концерт. И на радостях, конечно, пропустил он стакашек из согревшейся в кармане поллитрухи. А с пьяного какой спрос?
Отцовскую