– Это вы мне? – спросил он недружелюбно.
– Кому же еще? – усмехнулся незнакомец. – Здравствуй, Насадный.
– Я вас не знаю.
– И не должен знать. Мы видимся с тобой впервые, – был ответ. – Впрочем…
– Что вам нужно?
Академик никогда себя не афишировал, не выставлялся на досках почета, не давал интервью ни газетам, ни телевидению: работа под секретными грифами исключала всякую его известность, тем более в аэропортах.
– Впрочем, нет, – тут же поправился тот. – Была одна встреча. Но мы виделись всего несколько секунд.
Человек посмотрел в глаза: покрасневшие его белки говорили о долгой бессоннице или о сильном внутреннем напряжении.
– Совершенно вас не помню, – вымолвил Насадный.
– Нет, ты помнишь. Много лет назад сидел вон в том кресле, так же ждал рейса и однажды случайно наступил мне на руку. Эта песня тогда тоже звучала…
Святослав Людвигович внутренне содрогнулся, непроизвольно посмотрел себе под ноги.
– Помню. Такое было… Хотите, чтобы я извинился?
– Не за что, Святослав Людвигович, – упредил незнакомец. – Я сам подсунул руку под твою ногу. Сделал это умышленно.
– Не понимаю… Зачем?
– Чтобы сейчас была причина подойти к тебе, напомнить и привлечь к себе внимание. Ты никогда не останешься равнодушным к мальчику, которому по неосторожности наступил на руку.
Насадный помолчал, стараясь осмыслить логику поведения этого человека, но убедительных объяснений не нашел.
– Но тогда… Я вам не представлялся, не называл имени. Да и вы были еще подростком.
– Это совсем не обязательно. И тогда, и сейчас я уже все знал о тебе, академик.
– Не слишком скороспешное утверждение? – наливаясь холодом, спросил Святослав Людвигович.
Тон полярника не был ни развязным, ни фамильярным; в нем слышалась сильная мужская натура, власть и, как ни странно, товарищеское участие. Привыкший работать среди разных людей из мест самых немыслимых, имеющий отличный музыкальный слух, Насадный всегда точно улавливал особенности речи – говор, произношение и акцент, и безошибочно определял, откуда прибыл тот или иной человек. В речи этого незнакомца шероховатости замечались, но ранее неслышимые и лишь отдаленно напоминающие белорусский, полесский акающий говор, но без твердого «ч» и мягкого «г».
– Хочешь послушать все о своей жизни? – задумчиво улыбнулся незнакомец и, сняв шапку, пригладил короткий белесый ежик. – Пожалуйста, искатель Звездных Ран. Начну с момента, когда в тебе утвердилась и созрела душа: блокадный Ленинград, голодный и гордый мальчик…
– Увы, так не бывает, – печально произнес Святослав Людвигович.
– Почему же, Насадный? Потому, что ты поживший, зрелый человек?
– Да уж, не мальчик… И вряд ли бы сейчас людоеды отняли валенки.
– Отнимут, академик. Сначала ощупают, как в прошлый раз, проверят, есть ли на