– Когда планируешь лететь?
– Обратный билет пока не брал. – В костлявых плечах Зака сохранялась та же сутулость, что я заметила при встрече в аэропорту. Однако в глазах почудилось подобие тревожного блеска. – Бриджид, просто оставь сейчас меня одного, хорошо?
– Но ты же не сделаешь какой-нибудь глупости?
– Ты о самоубийстве? Самое опасное в этом номере – нож для масла, что принесли с заказанной едой. – Он почти улыбнулся. – Мы вместе пуд соли съели, верно? Ты знаешь меня лучше всех на этом свете.
Верно. Я знала Зака достаточно долго, чтобы не пытаться говорить банальности вроде «Господь никогда не шлет испытаний, которые будут нам не по плечу». Вместо этого я сказала почти такую же глупость:
– Поспишь?
– Нет. – Захария улыбнулся абсурдности вопроса. Оттолкнулся от кровати, встал и пошел к окну. Мужчина отдернул штору, посмотрел на парковку и, не поворачиваясь, заговорил: – Бриджид?
– Да, Зак.
– Линч выпросил сделку?
Это было единственным, о чем я ему не сообщила, и мне следовало знать, что он заметит упущение. Я не ответила.
– Его я тоже хочу видеть, – бросил он.
– Нет, Зак. – На этот раз тон мой был безапелляционен. – Я обещаю позвонить тебе, когда мы получим дату вынесения приговора, ты сможешь зачитать свое заявление в суде.
Зак мог ответить, что будет держаться стойко. Но, когда отвернулся от окна, смотрел на меня так, будто в этот момент увидел перед собой свою дочь.
– Столько лет утекло, а ты отлично выглядишь. Грусть по-прежнему живет в твоей душе, но влюбленность осветила тебя. И климат пустыни к тебе милостив.
– Может, и так, зато стоимость увлажняющего крема меня просто убивает, – отшутилась я. Частенько шучу, когда испытываю неловкость.
– Тебе, наверное, пора, – заметил он.
– Вообще-то, нет. – Я подошла к столу, на котором оставили поднос. – Давай налью тебе кофе. Ты пьешь черный с заменителем сахара?
Зак покачал головой, не в силах скрыть легкого раздражения моей заботливостью.
– Раз уж ты не уходишь, я тебе кое-что покажу.
Он заковылял – бог ты мой, заковылял, а ведь ему только пятьдесят три! – назад к кровати, на которую бросил свою черную сумку. Дернув молнию бокового кармана, вытащил фотографию Джессики и протянул мне.
Девушка была запечатлена рядом с пестрой штукой неясной формы, занимавшей две трети снимка, оставляя треть ее фигурке с краю.
– Это последний ее снимок, сделанный на фестивале воздушных шаров в Альбукерке. Не лучшая, конечно, фотография, но самая ее последняя.
Я внимательно рассматривала портрет шестнадцать на двадцать сантиметров, аккуратно ламинированный, не забирая из его рук, не зная, что сказать. Говорят, женщины всегда находят нужные слова в такие моменты, но я к подобному типу особ, наверное, не принадлежу. Спустя несколько