В чем же состояла особенность моей жизни в стенах замка? Моя душа тогда была опутана цепями. Но что это были за оковы?
Я был принцем, вынужденным служить, – высокорожденной особой, временно лишенной привилегий, которую заставляли выносить исключительные испытания для тела и души. Да, в том-то и заключалась сама сущность этого унижения: что, когда выйдет срок служения, я снова сделаюсь той же привилегированной персоной; в том, что изначально я был ровней тем, кто сейчас тешился моей наготой и сурово взыскивал за малейшее проявление гордости и воли.
Причем с особой ясностью я сознавал это, когда прибывавшие в замок принцы из других земель искренне изумлялись этому обычаю королевы держать рабов для похотливых утех. Когда меня выставляли перед гостями, я чувствовал себя так, словно меня свежевали заживо.
– Но как же вы заставляете их себе служить? – неизменно спрашивали гости, одновременно удивленные и зачарованные увиденным.
И никогда не знаешь, то ли им страстно хочется служить, то ли повелевать. Неужто все человеческие натуры так раздираемы этим внутренним спором?
Как правило, ответом на их робкие вопросы следовала простая демонстрация нашей отменной выучки. Мы должны были опуститься перед гостями на колени, выпятив на обозрение обнаженные гениталии, затем повернуться задом, подставляя ягодицы для порки.
– Это игра в удовольствия, – говорила сухим бесстрастным голосом леди Эльвера. – А вот этот принц с прекраснейшими манерами, Лоран, развлекает меня в особенности. Придет день, и он станет править богатым королевством. – С этими словами госпожа неспешно прищипывала мне соски, затем широко раскрытой ладонью приподнимала мне член и мошонку, показывая их изрядно ошарашенным гостям.
– И все же почему они нисколько не противятся, даже не упираются? – неизменно спрашивал какой-нибудь гость, возможно, пытаясь скрыть собственные тайные волнения.
– Подумайте сами, – начинала толковать леди Эльвера. – Он напрочь избавлен от одежды и аксессуаров, что делали бы его человеком внешнего мира, и благодаря этому в нем в полной мере выказываются все физические достоинства, превращающие этого мужчину в моего раба. Вообразите себя такими же обнаженными, ничем не защищенными, такими же полностью порабощенными – и, возможно, вы не менее ревностно станете служить, дабы не навлечь на себя целую гамму воспитательных мер, включая и самые постыдные.
После таких объяснений чего только не требовал этот новоприбывший от приставленного к нему дотемна раба! Весь дрожащий, с пунцовым лицом, я весь оставшийся день пресмыкался перед ним, исполняя всевозможные команды, данные мне незнакомым, еще не привыкшим повелевать голосом. И ведь помыкали