И я различил рядом женский смешок.
– Тут одна из самых аппетитных здешних красоток, – добавил он, убирая мне волосы с глаз. – Хочешь сперва взглянуть на нее?
«О да!» – попытался я ответить.
И тут я увидел над собой ее лицо, обрамленное упругими рыжими кудряшками, с прелестными голубыми глазами и румяными щеками, увидел ее губы, тянущиеся меня поцеловать.
– Ну как? Хороша? – спросил меня на ухо солдатик. И обратился уже к ней: – Можешь начинать, милашка.
Я почувствовал, как ее ноги зацепились сверху за мои, щекоча мое тело накрахмаленными нижними юбками, и жаркий влажный лобок притерся к моему члену. Тут же тесные волосистые ножны открылись, впустив мой крепкий жезл, и женщина с изрядным напором опустилась на меня. Я громко застонал, как, казалось бы, стонать под кляпом невозможно.
Юный солдатик улыбнулся надо мной и склонился ниже, одаривая меня влажными глубокими поцелуями. Чудесная жаркая парочка! Я тщетно заметался в своих крепких кожаных узах. Но вскоре красотка поймала для нас обоих нужный ритм, мерно подскакивая и опускаясь на мне, так что большой тяжелый крест под нами вздрагивал и трясся. Наконец я извергся в нее и после этого долго не видел ничего, даже вечернего неба.
Я смутно помню, как спустя некоторое время солдатик подошел ко мне, сообщив, что уже полночь и пора получить еще одну добрую порцию ремня. И добавил, что если я и впредь буду славным парнем и при каждой порке мой приятель будет неизменно в полной готовности, то следующим вечером мне приведут еще одну местную куколку. По его мнению, наказанный беглец обязан почаще общаться с женщинами – это, дескать, усугубляет его страдания.
В ответ я благодарно улыбнулся под своей кожаной затычкой. Да, я готов на что угодно, лишь бы мои муки сделались тяжелее.
И как мне проявить себя этим «славным парнем»? Всячески выказывать свои страдания, дергаясь и извиваясь, производя как можно больше шума? Или пронзая пустой воздух своим страждущим ненасытным копьем? Да пожалуйста, с огромной готовностью! Жаль, я не ведал, надолго ли выставили меня всем на обозрение. Я бы желал остаться там навсегда – этаким вечным символом полного уничижения, достойным лишь презрительных насмешек.
И нередко, когда безжалостный ремень жгуче облизывал мне обнаженный живот и грудь, я вспоминал лицо леди Эльверы, когда меня ввезли в замковые ворота на позорном кресте.
Подняв тогда глаза, я увидел ее в открытом окне рядом с королевой. В отчаянии я заплакал, и слезы ручьями покатились по щекам. Как она была прелестна! И я преклонялся перед ней, ибо именно моя госпожа могла теперь наказать меня суровее всего.
– Уберите его, – велела леди Эльвера со скучающим видом, и ее голос гулким эхом пронесся по пустому внутреннему дворику. – И проследите, чтобы его как следует выпороли и продали кому посвирепее.
Да, это была новая игра в неминуемость суровой кары с новыми правилами, в которых я вдруг открыл для себя