– И все-таки я предпочла бы, чтобы у вас с ним не было ничего общего, – упрямо проговорила Мэри.
Глава 3
На следующее утро Эрминтруда как раз спускалась к завтраку, когда Гарольд Уайт принес ружье. Как всегда, он вошел в парадную дверь, даже не потрудившись позвонить, и жизнерадостно пожелал Эрминтруде доброго утра. Эрминтруда сказала, что, должно быть, ее дворецкий не слышал звонка, на что Уайт, не понимавший намеков, как ни в чем не бывало ответил:
– О, я не стал звонить! Я же знал, что вы не станете возражать против моего прихода. В конце концов, мы ведь почти родственники. Кстати, – он потряс потертым кожаным футляром, – я принес Уолли его ружьишко!
– Вообще-то, – с достоинством произнесла Эрминтруда, поморщившись при виде грязного футляра, – это не его ружье. Оно принадлежало моему покойному мужу.
– Понятно, старая добрая память, – сочувственно закивал Уайт. – Я, между прочим, ухаживал за ним, как за ребенком, – чистил, смазывал. Оба ствола теперь блестят как стеклышко. Уолли будет доволен.
Эрминтруда сдержанно поблагодарила его и заметила, что отдавать ружье без футляра – вполне в духе ее супруга. Правда, в ответ на замечание Уайта, что Уолли страдает рассеянностью, она тут же вспомнила о супружеской солидарности и довольно сварливо возразила, что у мужа полно более важных забот, чем забивать голову всякими пустяками. Затем Эрминтруда сообщила Уайту, что он может сам отнести ружье в оружейную комнату, и распрощалась.
– Раз уж он так свободно расхаживает по моему дому, – сказала она Мэри, – пусть сам за собой ухаживает.
В эту минуту спустился князь, и Эрминтруда поспешно осведомилась, хорошо ли он спал. Оказалось, что князь не только спал лучше, чем когда бы то ни было, но вдобавок и проснулся, разбуженный отдаленным криком петуха. Вот тогда-то он, по его словам, впервые и осознал всю прелесть жизни в английской провинции. Он лежал, с тихим восторгом прислушиваясь к петушиному кукареканью. Незабываемое впечатление!
– Очень приятно, – с сомнением произнесла Эрминтруда, опасливо осведомившись (князь тут же поспешил ее успокоить), не помешали ли петухи его ночному отдыху.
Припозднившийся к завтраку Уолли появился в столовой в сопровождении другого Князя, спаниеля, и в течение нескольких минут объяснял грузинскому князю необходимость участия собаки в их охотничьей вылазке.
– Ну разумеется! – вскричал князь.
– Очень рад, что вы это понимаете, – сказал Уолли. – Признаться, меня чертовски беспокоил этот вопрос. Неприятно, согласитесь, когда на одно и то же имя откликаются и человек и пес. Весьма щекотливая ситуация.
– Понимаю, вы опасаетесь, что, закричав: «Князь, к ноге!» – увидите, как я подползаю к вам на брюхе, прижимая уши и виляя хвостом, – заулыбался князь. – Давайте договоримся так. Если я вам понадоблюсь, то кричите: «Варасашвили!» – и дело с концом.
– Э-э… Идея, конечно, прекрасная, – кивнул Уолли, – но у меня скверная