– Да. Конечно. Добрейший Карл! – Александр чарующе улыбнулся, – труд и строгий распорядок, дисциплина и железная воля – залог успеха. Все дети в доме были приучены с самого детства вести дневники, я вот сохранил свой и время от времени с удовольствием перечитываю. Кое-что переписал и из записок Карла, но всего скопировать не удалось, хотя жаль, теперь пожалуй было бы недурно все вспомнить. Вот, например, – теперь в руках Александра оказалась переплетенная коричневой кожей толстая тетрадь.
– Карл пишет: «Мы дома работали больше, чем в Академии», – Александр Павлович мечтательно закатил глаза, – чистейшая правда! Работа и строжайшая дисциплина. Где бы был я? Где были бы мы все, утратив эти добродетели. Наша сестрица Мария писала недурственные стихи, жаль, ничего не сохранилось. На семейных праздниках она бывало радовала нас читая из нового или исполняя песни и романсы собственного сочинения
– Полагаю, это были веселые праздники? – с сомнением в голосе поинтересовался я.
– О да! В высшей степени веселые. Это были литературные вечера с танцами и непременным показом «живых картин», необыкновенно полезное занятие для будущих художников. Кроме этого фанты и шарады. Праздники устраивались на вакации[20] и воскресные дни.
Все мы – дети были необыкновенно дружны. Скажу больше, если бы не Федор…
– А что Федор? – Признаться, общаясь с Карлом, я все больше слышал об Александре или талантливом, но прожившим столь недолго Ванечке. Рассказы же о менее даровитом и удачливом сводном братце отчего-то неизменно ограничивались сообщениями, что он был старше и уже учился в Академии. Так что я привык думать, будто бы Федор Павлович – человек крайне заурядный, на которого не стоит обращать внимания.
– А вы не слышали о нашем Федоре? – Искренне удивился Александр Павлович. – Да, если бы не он – мы, младшие, пожалуй не выжили бы в суровых условиях Академии. Холод, скудное питание, и занятия, занятия, занятия. Но самое главное – крики, наказания, унижения… Мы не выдержали бы, если бы не Федор. Если бы не Федор, который прибегал к нам после своих занятий притаскивая сайки, конфеты, или даже просто так, поговорить. И мы говорили… отводили душу. Мы бросались к нему в объятия – голодные, оборванные, больше похожие на беспризорников нежели на учащихся Академии. И он согревал наши озябшие ручонки в своих больших и теплых ладонях, утешая, уговаривая потерпеть, всегда стремясь подарить что-нибудь смешное, или хотя бы порисовать вместе, как это бывало дома.
Федор окончил Академию с аттестатом первой степени по классу исторической живописи, после чего ему было предложено место пенсионера там же при Академии, пока не получится отправить его за границу на казенный счет. Но в результате он по сей день так и не съездил[21]. А через год после окончания Академии уже расписывал плафон