– Да, – сказал он и взял свободной рукой бутерброд с гусиной печенкой и огурцом.
– Нет, я же некрасивая, посмотри на меня! – закричала я. – Я трое суток ждала тебя, думала, с ума сойду, как русская баба, не мыла голову, не чистила зубы, не переодевалась, изгрызла ногти под корень, а ты врешь, будто я красивая! – и стукнула его по здоровой коленке кулаком. Он ойкнул и уронил бутерброд в постель.
– Дура.
В Африке мы прожили еще месяц – пока заживали его рука, ребра и колено. Все даты жизни и все свои фильмы он помнил; и, казалось, все в порядке; если не считать разговора с полицией с глазу на глаз. Меня никто не обидел, наоборот, принесли невероятно вкусный кофе и рассыпчатое печенье; «моя жена печет, научилась у жены миссионера», – сказал инспектор; дело было в том, что аборигены видели Венсана во время шторма вовсе не в море, а в лесу. Трое суток он там жил и охотился, сидел у костра, пел страшные песни; «они его очень боятся, повторяют: «Страшный человек, странный человек» – то один, то другой; он переспал с одной из их женщин – легкого поведения, поэтому они не переживали. Полез на дерево за плодом и упал; они думали, что он умер, но он очнулся через час, побрел к морю, шатаясь, будто пьяный; и упал в него, и его понесли волны, вот тут они подумали: точно умер; но его принесло еще через несколько часов обратно приливом». «И что мне делать с этой историей?» – спросила я инспектора. «Посмотрите за ним – вдруг он болен чем-то хитрым, в мозгу, и это можно найти и вылечить». Я шла по пляжу, неся недоумение в себе, как стакан с горячим, вот-вот уроню, пальцы не выдержат, и вдруг увидела эту раковину – розовую с голубым; опал и сапфир; она была все еще на камне, продержалась весь шторм, исчезновение и лечение Венсана; свидетель преступления; «смотри, что я нашла»; он бегал по номеру, разговаривал по сотовому с новым режиссером; обернулся: «ага», и все. Я надулась, как воздушный шарик, села на кровать; «чего ты, заяц?» «ты забыл про раковину». «О, это та самая, о которую ты порезалась? Я думал, просто еще одна большая раковина, вы с ней стояли на свету, не увидел, прости», – такой идеальный, такой принц; я упала ему на плечо и простила, забыла, решила: неправда…
Мы вернулись в дождь; все покупки в складках, их и не вынимали; «ну, хоть загорели чуть-чуть», – «никто и не поверит, что мы лето прожили в Африке», – «а мы никому не скажем» «скоро осень, у меня экзамены», – «а у меня фильм». Я навезла всем подарков: ткани, статуэтки, маски, чашки, свитки – всем родственникам, Анне; но все было лень позвонить. Он читал сценарий в своей комнате, я – книги в своей. «Хочешь чаю?» – кричали мы друг другу; я спускалась на первый этаж, мы ставили чайник, включали телевизор, смотрели шоу и клипы, делали бутерброды с докторской и майонезом или заказывали сложные французские блюда из ресторана; а иногда говорили: «пошли в ресторан!» – и шли, но не в этот, в доме, а в круглосуточную китайскую кафешку, где когда-то брали еду, кисло-сладким пахло на весь квартал. Ходили мы всегда ночью; это было красиво: горели два красных фонарика над ступеньками, и шел дождь – холодный, прямой, как разговор