вступила в XVII–XVIII вв. новый период своего развития. Характеристику его историк попытался дать в лекционных курсах по истории России XVII первой четверти XVIII в. и XVIII в., которые читались им в 1911–1915 гг. слушательницам Высших женских курсов и студентам Московского университета. До нас дошли тексты литографированных изданий курсов, прочитанных в 1911 и 1913 гг. Отсутствие специальных научных интересов и изысканий в этой области у историка, ориентация на чисто учебные цели предопределяли их компилятивность. Основательную зависимость от специальных исследований, созданных представителями отечественной буржуазно-дворянской историографии, заметить несложно. Например, от исследований С. Ф. Платонова в оценке Смутного времени, от социологической схемы русской истории XVII–XVIII вв. В. О. Ключевского, от трактовки крестьянского вопроса в XVIII в. у В. И. Семевского, от выводов М. М. Богословского относительно реформ Петра I
[354]. Отсутствие самостоятельных версий в объяснении русского исторического процесса этих столетий привело к тому, что в отборе источников и в характере их использования историк руководствовался прежде всего задачами учебного процесса. Вне всякого сомнения, на широту и глубину исторического видения ученого в этих курсах повлияла его стойкая приверженность основным установкам «государственной» школы: идее «надклассовости» государства как института в целом и русского самодержавного государства в частности
[355]. Как и в курсе «Древней русской истории», они направляли внимание М. К. Любавского в основном на правовые государственные институты России XVII–XVIII вв., ее внутреннюю политику. Одни важные проблемы истории феодальной России выпали из его поля зрения (экономика, внешняя политика), другие оказались неправомерно суженными (вопросы культуры), третьи (проблемы социальной истории) интересуют его главным образом своей правовой стороной и нередко рассматриваются как производные «от политики»
[356]. В целом эти курсы создают впечатление компилятивного повествования об истории русских госучреждений, построенного на основе пересказа законодательства XVII–XVIII вв. и опубликованных мемуаров (дневников и «записок» Котошихина, А. Олеария, Я. Рейтенфельса, Невиля, Ф. Прокоповича, де-Лириа, В. Н. Татищева, И. Посошкова, Ю. Крижанича, А. Болотова, Екатерины II и др.). Манеру работы с источниками в этих курсах нельзя охарактеризовать иначе, как иллюстративно-описательную. Она особенно бросается в глаза в лекционном курсе по истории России XVIII в. В нем в большинстве случаев преобладает пересказ законодательства, систематизированного (из исследований) материала по рассматриваемому вопросу. Степень «реализации» законодательства в жизни, как правило, уходит на второй, а то и на третий план. Преобладают историко-учрежденческий и историко-правовой аспекты рассмотрения проблемы.
Главным критерием для выделения нового периода русской истории является изменение форм политического управления. На смену старому, московскому («вотчинному») государству с «отпечатком удельной эпохи» пришло
