– Ну и что? И голосуем. Разве это плохо?
– Нет, отчего же? Хорошо, конечно, а только скажите мне, когда вы последний раз голосовали против? И что из этого получилось?
И вдруг заговорила женщина. Улыбнулась и сказала:
– А вот мы по весне все проголосовали против председателя колхоза, все руки подняли – и только того пьяницу мы и видели.
Виталий благодарно на нее посмотрел и спросил:
– Вы колхозница?
– Ну а кто же еще? Все мы теперича колхозные.
– Из каких же вы мест?
– Туда, еще далее за Минском. – Она махнула рукой в пространство.
– Ну и как же вам живется в вашем колхозе? – спросил Коренастый.
– В одно слово не ответить, – подумав, ответила она. – Сказать, легко живем, – значит соврать, сказать, тяжело, – тоже не вся правда, да и надо тут многое вспомнить, как жили мы в Западной Белоруссии под польскими панами. А вообще-то живем, трудимся, сытые и не жалуемся.
– Подвели вы гражданина. – Виталий кивнул на Коренастого: – Он же ждал, что вы скажете: плохо живем, в лес глядим.
– А ты, малой, за меня не думай! – окрысился тот. – Молод еще, я и сам могу сказать при случае.
– Как есть, так и сказала, – ответила женщина, отгоняя муху от лица ребенка.
Разговор, однако, увял. Остролицый молча залез на верхнюю полку и там затих. Коренастый вздохнул и сказал:
– Да, горазды мы чуть что, из людей врагов делать.
– Не надо болтать что попало, не думая… – отозвался Виталий. – А то вот раньше вы тут про нашу молодежь спорили. Зачем вам понадобилось огульно чернить нашу героическую молодежь? Вы бы вспомнили, кто строил Сталинградский тракторный и теперь там делает тракторы? Кто строил Днепрогэс?
Вдруг подал голос Остролицый, чуть свесясь с полки:
– Положим, там мужики строили, в кино показывали – мужики да бабы.
– Но не старики же?! – усмехнулся Виталий.
– А ты сам-то что строил? – вдруг спросил Коренастый.
– Я учился и строил в Москве Шарикоподшипниковый завод, теперь на тех шариках и подшипниках работают все машины.
– Шарики крутить – это, конечно, мы умеем. – Остролицый странно засмеялся – будто всхлипывал в плаче.
Но тут в окне из темени возникла станция с одиноким фонарем. Поезд остановился.
Виталий, злой как черт, вышел в тамбур покурить. Дверь вагона была распахнута в ночь. У фонаря их проводница – веселушка Фрося – беседовала с какой-то женщиной, до него доносился ее звонкий голосок:
– А картошка почем? А масло? А яички?
Женщина называла цены, и Фрося в ответ только вскрикивала:
– Ой-ей-ей!.. Ой-ей-ей!..
Виталий соскочил на землю, отошел в сторонку и закурил. Думал… Очкарик явно поет с чужого голоса. Но в спецучилище лектор объяснял, что враг открытый, понятный с полуслова, – это не опасный враг, самое трудное распознать врага скрытного.