К нам подходит мужчина в полувоенной форме, явно недовольный тем, что женщины «бесконтрольно» со мной разговаривают, и начинает что-то грозно им втолковывать. Выслушав его, матери начинают голосить: «Напишите про нас! Напишите: „Почему Америка делает это? За что?“»
На импровизированной сцене тем временем начинается представление. Поют народную иракскую песню о девушке, которая увидела свет на вершине пальмы и задумалась, что это – лик ее погибшего возлюбленного или луна?
Женщины подпевают. Одна из них, в платке в горошек, начинает плакать. Дети не реагируют – они без движения лежат у них на руках.
Тут появляется Долли. Она уже успела нарисовать себе какие-то рожицы на щеках и прицепить на голову воздушный шарик. Она бегает по залу и корчит смешные рожицы. Женщины смеются. Детям все равно.
Потом Мари начинает петь очень печальную песню о реках Тигр и Евфрат, в которых вместо воды человеческие слезы. Иман начинает плакать. Женщина в платке в горошек рыдает в голос. Еще одна мать тянет меня за рукав и обиженно спрашивает, почему я ничего не спросил про ее ребенка. «Это все из-за их ядерного оружия, – причитает она. – Американцы бомбили нас, и смотрите, что стало с моим ребенком». У ее ребенка лейкемия.
Мари и Джонатан поют уже по-английски что-то про big-big smile upon your face. Долли надувает воздушные шарики, делает из них собачек и раздает детям. Дети в первых рядах начинают плакать – наверное, они боятся, что собачек на всех не хватит.
После концерта мы все поднимаемся наверх – в палаты к тем детям, которых было невозможно спустить в зал.
Долли с раскрашенным лицом дарит прикованным к постели детям кукол Барби и машинки.
– Смотри, – указывает мне Суад на улыбающуюся девочку, больную лейкемией, – ее зовут Шафа, по-арабски это значит «излечивающая». Ты ведь вылечишься, Шафа?
Та радостно кивает.
Мы уходим, доктор Луи благодарит нас за то, что приехали, «Международная семья» – его за то, что разрешил спеть, а я их – за то, что пустили меня в автобус.
– Да что ты, не стоит благодарности, – отвечает Мари, – мы и в Россию тоже обязательно приедем. Я уже была почти во всех странах Восточного блока, а в России еще нет.
Я еще раз благодарю их и решаю прогуляться по городу. По дороге за мной увязывается мальчишка лет семи – чистильщик ботинок. Он просит денег. На вид он совершенно здоров и легко тащит на себе подставку для ботинок, которая по размеру чуть ли не больше его самого. Я даю 250 динаров и машинально спрашиваю, как он относится к американцам.
– Не понимаю, – отвечает он.
Я повторяю вопрос.
–