Наверху топал, как слон, Варавка, и был слышен его глухой крик:
– Запрещаю. Ер-рунда!
Затем по внутренней лестнице сбежала Лидия, из окна Клим видел, что она промчалась в сад. Терпеливо выслушав еще несколько замечаний матери, он тоже пошел в сад, уверенный, что найдет там Лидию оскорбленной, в слезах и ему нужно будет утешать ее.
Но она сидела на скамье, у беседки, заложив ногу на ногу, и встретила Клима вопросом:
– Ты не станешь стреляться из-за любви, – нет?
Спросила она так спокойно и грубовато, что Клим подумал:
«Неужели мать права?»
– Как придется, – ответил он, пожав плечами.
– Нет, не станешь! – уверенно повторила она и, как в детстве, предложила:
– Посидим.
Затем, взглянув на него сбоку, она задумчиво произнесла:
– Ты, вероятно, будешь распутный. Я думаю – уже? Да?
Озадаченный Клим не успел ответить, – лицо Лидии вздрогнуло, исказилось, она встряхнула головою и, схватив ее руками, зашептала с отчаянием:
– Как это ужасно! И – зачем? Ну вот родилась я, родился ты – зачем? Что ты думаешь об этом?
Клим приосанился, собираясь говорить много и умно, но она вскочила и пошла прочь, сказав:
– Не надо. Молчи.
Когда она скрылась, Клима потянуло за нею, уже не с тем, чтоб говорить умное, а просто, чтоб идти с нею рядом. Это был настолько сильный порыв, что Клим вскочил, пошел, но на дворе раздался негромкий, но сочный возглас Алины:
– Неужели? Ага, я говорила…
Клим постоял, затем снова сел, думая: да, вероятно, Лидия, а может быть, и Макаров знают другую любовь, эта любовь вызывает у матери, у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету «Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка стоял у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать, кажется, нарочно ушла из дома.
На дворе Макаров сразу посветлел, оживился и, глядя в прозрачное, холодноватое небо, тихо сказал:
– Бесподобно.
Лежа в карете, морщась от сильных толчков, он погладил правою рукою колено Клима.
– Ну, брат, спасибо тебе. А кровопускание это, пожалуй, полезно, успокаивает.
И слабо усмехнулся, добавив:
– Только ты – не пробуй: больно да и стыдно немножко.
Он закрыл глаза, и, утонув в темных ямах, они сделали лицо его более жутко слепым, чем оно бывает у слепых от рождения. На заросшем травою маленьком дворике игрушечного дома, кокетливо спрятавшего свои три окна за палисадником, Макарова встретил уродливо высокий, тощий человек с лицом клоуна, с метлой в руках. Он бросил метлу, подбежал к носилкам, переломился над ними и смешным голосом заговорил, толкая санитаров, Клима:
– Эх, Костя,