– Почему же не пошел?
– Да так, неохота возиться, – отвечает он.
– Ты сущий повар, – говорит Барк. – Тебе бы надо заделаться поваром.
– Я сам так думаю, – простодушно соглашается Блер.
Все смеются. Черный человек обижен. Он встает.
– У меня от вас брюхо заболело, – презрительно отчеканивает он. – Пойду в нужник.
Когда его черный силуэт исчезает, собеседники лишний раз повторяют старую истину, что на фронте грязнее всех повара.
– Если увидишь чумазого парня с грязным рылом и в грязной одежде, такого, что прикоснуться к нему можно только щипцами, так и знай: наверняка повар! И чем грязней, тем он верней повар.
– Истинно верно! – подтверждает Мартро.
– А-а, вот Тирлуар! Эй, Тирлуар!
Тирлуар подходит, озабоченный, поглядывая туда-сюда; он бледен, как хлор; худая шея пляшет в слишком широком и жестком воротнике шинели. У него острый подбородок; верхние зубы торчат; резкие морщины с глубоко забившейся в них грязью у рта кажутся намордником. По обыкновению он взбешен и, как всегда, бранится:
– У меня ночью свистнули сумку!
– Это 129-й полк. А где ты ее держал?
Он показывает на штык, воткнутый в стенку, у входа в прикрытие.
– Здесь. Она висела вот на этой зубочистке.
– Растяпа! – хором восклицают собеседники. – Сам людям подставил! Да ты что, рехнулся?
– Экая досада! – стонет Тирлуар.
Вдруг его охватывает гнев: его лицо передергивается, кулаки сжимаются, словно узлы веревки. Он ими потрясает.
– Эх, попадись мне этот стервец! Да я бы ему морду разбил, выпотрошил бы ему брюхо, да я бы… Ведь у меня в сумке лежал непочатый кусок сыру. Пойти еще поискать, что ли!
Он растирает себе живот кулаком, короткими взмахами, словно ударяя по струнам; он держится с чувством собственного достоинства; его лицо искажается гневом; похожий на больного, закутанного в халат, он уходит в утреннюю мглу. Его ругань доносится даже издали; наконец он исчезает.
– Вот балда! – говорит кто-то.
Все хихикают.
– Он свихнулся и спятил, – объявляет Мартро, по обыкновению усиливая мысль сочетанием двух однозначащих слов.
– Эй, братишка, погляди, – говорит явившийся Тюлак, – погляди-ка!
Тюлак великолепен. На нем казакин лимонно-желтого цвета, сшитый из непромокаемого спального мешка. Тюлак проделал в нем дыру для головы и поверх этого футляра надел ремни и пояс. Он рослый, костлявый, решительный. На ходу он вытягивает шею и косит. Он что-то держит в руке.
– Я это нашел сегодня, когда копал ночью землю в конце Нового хода: мы меняли прогнивший настил. Эта штуковина мне сразу понравилась. Это топор старинного образца.
Действительно, «топор старинного образца»: заостренный камень с рукояткой из побуревшей кости. Настоящее доисторическое орудие.
– Его удобно держать, – говорит Тюлак, помахивая своей находкой. – Да, недурно придумано.