Вовка по-прежнему был у меня в приятелях, но было заметно, что Ефима он не долюбливает.
Как-то Вовка пришел и что-то мне объяснял, а я старалась не смотреть на его штаны – он совершенно истаскал брюки, а ширинка была такая обтрепанная, что я отводила глаза. От Галки я знала, что у Тульских не бедные родители, и поэтому как-то раз позволила себе заметить, задумчиво глядя поверх его головы:
– Вова, ты купил бы себе новые брюки, что ли.
– Ну вот еще, прекрасные брюки, нигде дырок нет. Я еще их обрежу и шорты сделаю, – бодро ответил Вовка.
Ну, и что на это было возражать?
Дыр действительно не было, и я только вздохнула, хотя было почти уверена, что новые брюки вообще есть, их и покупать не надо, просто Вовка из какого-то пижонства их не носит.
Когда я жила в Батуми, то стриглась, как правило, в парикмахерской. Иногда меня, правда, подстригала Зойка. Здесь ситуация изменилась – я зашла в парикмахерскую в Долгопрудном, увидела там огромную очередь и ушла.
Когда я заросла до невозможности, то подстриглась сама.
А тут я, будучи в Москве, зашла в парикмахерскую подстричься, меня терроризировал Ефим, очень ему хотелось, чтобы у меня была красивая, ухоженная голова.
Когда я села в кресло, немолодая парикмахерша подняла мои пряди и спросила:
– Кто стриг? – строго так.
– Ну, я сама.
– Руки бы тебе пообрубать за такое издевательство над волосами, – в сердцах воскликнула парикмахерша.
Возилась она со мной довольно долго, но мне не понравилось, что получилось, конечно, аккуратно, но не к лицу – в Батуми, где почти все кудрявые, меня стригли хорошо, а в Москве портили, не учитывали, как поднимутся кудрявые волосы после стрижки.
Но Ефим был доволен, глядя на мою голову – он всегда ставил мне в пример Наташку Зуйкову, какая она молодец, как умеет причесаться, что-то сделать из своих волос. Я очень удивлялась – Наталья мучилась со своими волосами, они были красивого рыжеватого тона, но жидковатые, а у меня густые, и никакими прическами эту разницу нельзя было скрыть.
Наташка вообще нравилась Ефиму.
Как-то он спросил, кто она, имея в виду национальность, и Зуйкова, которая по отцу была русская, сказала:
– А я это самое, которое не любят.
И Ефим, который был чистокровным евреем и тщательно это скрывал, очень зауважал Наталью после такого ответа.
На юге весна воспринимается не так, как здесь. Нет такого пробуждения природы. Просто становится всё теплее и теплее, начинает цвести глициния, и на розовых кустах на бульваре появляются листья и бутоны, а на вечнозеленых деревьях и кустарниках много свежих побегов и зеленых листьев.
Не то было здесь, снег сошел, земля нагрелась, сладко пахло прелым прошлогодним листом, воздух пьянил, я ездила и смотрела на любимого мною Рокуэла Кента в Пушкинском музее, подолгу простаивая перед его картиной «Весенняя лихорадка».
Напоенный влагой воздух, низко бегущие