Она остановилась на поляне, зажмурившись и несколько мгновений наслаждаясь теплом солнца и лёгкой прохладой ветра. Затем сыщица шумно выдохнула, развела ладони в стороны, вызвав перед собой сине-фиолетовый вихрь, и шагнула в него.
Портал за девушкой с оглушительным хлопком закрылся, озаряя лужайку пурпурной вспышкой. И лишь примятая трава возвещала о том, что на этом самом месте мгновение назад стояла высокая и болезненно-худая волшебница со спутанными снежно-белыми волосами и отрешённым взглядом широко распахнутых лазурных глаз.
Часть 2. Белые вороны
Глава 4. Новые обстоятельства
Прохладный летний вечер близился к завершению. Солнце уже на две трети скрылось за горизонтом, вытягивая тени и погружая Нордхолд в предзакатные сумерки. Улицы Сильвергарда залились тёплым светом магических фонарей и по ним плотным потоком текли столичные жители, каждый по своим делам – кто с работы, кто на прогулку, а кто-то за едой к ужину, рассчитывая управиться с покупками до закрытия лавок. Город по вечерам перерождался, продолжая кипеть жизнью до рассвета.
Предместья центрального оплота острова магов в такое время выглядели намного скромнее. Здесь активность замирала, стоило дневному светилу коснуться линии горизонта. Так и сейчас – приютившиеся в любовно посаженных рощах посёлки для состоятельных подданных неспешно погружались в темноту, и лишь стрекотание сверчков служило напоминанием о том, что в округе есть жизнь.
На юго-западе, вдали от шума Сильвергарда и от кукольных домиков местных толстосумов, располагались обширные луга, окружённые приземистыми холмами. В глубине долины приютилась неказистая хижина. Деревянные стены, соломенная крыша, покосившаяся дубовая дверь и крохотное окошко, в котором тлел тусклый огонёк – всё это свидетельствовало о том, что обитатель хибары предпочитает чопорности и показной роскоши, так популярной в здешних местах, простоту и подчёркнутый аскетизм. Или же попросту не придаёт значения внешнему виду своего жилища.
Внутри хижины, в единственной комнате, царил хаос. Стопки различных фолиантов, кучи хлама, подпирающие своими вершинами низкий потолок, мечи, копья, части доспехов, валяющиеся то там, то здесь – помещение больше напоминало заброшенный склад.
Между всем находившимся в хижине добром ветвились несколько узких тропинок, позволяющих хоть как-то передвигаться через нагромождения вещей. Одна из них вела к окошку, другая – к умывальнику, третья – к входной двери, четвёртая – к очагу, где сейчас горел огонь, согревая хижину и грозясь одновременно спалить всё её содержимое к орочьей матери, если вдруг какая-нибудь из рукописей таки упадёт рядом. Ещё один проход вёл к соломенному матрасу, заваленному пергаментными свитками. В центре спального места виднелся продавленный силуэт, обозначавший позу, в которой предпочитает отдыхать хозяин дома.
И, наконец, последняя дорожка вела к письменному столу. За ним, на колченогом табурете, на настоящий