козьмодемьянки
200. С трудом отвязался – «Тут жрать-то уж не на что. А так, сломал бы я твою козьмодемьянку о хребет владельца того шантана с удовольствием». Веснушчатый кучерявый молодец тут же попытался «отдать за бесценок» лубок времён Крымской кампании с аккуратно выведенным названием: «мужики Долбило и Гвоздило побивающие французов». «Лампасея! Лампасея!» – оглушила в самое ухо торговка монпансье – «Тьфу ты дура!». Солнце спряталось за облако, и всё та же мысль вновь перестала давать Петру спокойно наслаждаться ярмаркой: «Как бы узнать, сработала ли телеграмма? Делает ли уже полиция Нижнего что-то для поимки? А тот ли это тип? Да уж больно всё сходится… Всё это так и помочь я не смогу, но что делать дальше? Денег не остаётся, надо куда-то подаваться. Смогу ли купцов раскрутить ещё вопрос… Наконец, надо бы не обидеть Тоню – спасительницу мою. Приютила, откормила… Как отблагодарить душу добрую? Она, похоже, хочет любви, а способен ли я на это? Да пока ещё ни разу серьёзных чувств не испытывал, одну похоть, когда с Ермилкой и одним студентом в доме терпимости побывал… Хоть во храм иди, да Бога моли. Боря уверяет, что и вовсе бросать это дело надо, что Бога нет… Когда Дарвина с философами-позитивистами читаешь, тоже так думаешь. А душа тянется пока ещё к молитве…» Ноги сами донесли Охотина Четвёртого ко Спасскому собору. После страстной молитвы душа Петра как бы очистилась и настроение поднялось: «Нет, надо жизнь менять. Учёбу брошу, не моё это дело – науки, Митька ими займётся, а вот найти себе занятие достойное следует. Побродяжничал, да будет». В тот вечер после молитвы в церкви он даже не смог пойти на поводу у Антонины, явно уже готовой согрешить с ним в тёплой полутёмной комнате. Ещё через день, когда Петя твёрдо решил, что покинет Нижний, так как ничего путного таким путём он не добьётся и корабль не построит, когда он принёс в тесное жилище Тони снеди, на последние гроши купленной, отменно накормил её за всё хорошее, дошло и до постели. Податлива она была, всё твердила с некоторым надрывом: «Милый! Милый!». Всё это несмотря на то, что до того поведала о том, как осталась сиротой, что несколько лет тошноту от мужеска пола испытывает до сих пор. Сам владелец шантана лишил её девственности, что было обязательным условием приёма на работу. Когда кареокая с завитыми кудряшками, тоненькая, лёгкая как былинка Тонечка уже сладко задремала на его груди, Петра вновь стали одолевать противоречивые мысли. Он решил, что первым делом набьёт морду грязному владельцу за неё и за себя, а потом убежит на юг, где заработает
побольше и вернётся, чтобы спасти её из недостойного места: «Добрая она, милая… А купцы нижегородские в большинстве своём люди достойные – чего только стоили слова Силантия полные гордости, а вот столичные – те не очень. Особенно старообрядцы – честный и преданный народ201. А ведь власть их не жаловала. Но держатся ведь Царя-батюшки! Да и Охотины вышли из поборников старой веры. Прадед ещё кержачил». В знаменитом Савве Петя разочаровался: «Ну и что же, что меценат,
