Корзина полная персиков в разгар Игры. Владимир Евгеньевич Бородин

всего этого». Охотин отложил папку, достал монпансье из жестяной московской коробки и, посасывая, сладко задремал, пригревшись под одеялом. После европейской части России смотреть в окно стало куда занятнее. Природа становилась всё дичее. Ещё пару дней начинался участок от Оби до Енисея. Такой глухой тайги Глеб никогда и не видывал. А народ всё бегает по вагону за кипятком в буфет, где покупает тощих жареных цыплят, а на всё более редких станциях обязательно приобретает солёные огурцы, картошку в мундире и ягоды. Впечатление, что всех пассажиров обуял невиданный голод. Уже нет былых гор пирожков разных сортов и вездесущих татар-разносщиков, что были в Сибири. На станциях голосят торговки и торговцы горячей «картовью, солёными грибками» да прочей снедью. Степенные казаки-старики по-отечески раздвигают толпу, пытаясь унять пыл продавцов, которые норовят влезть в вагон, невзирая на протест проводника. Охотин избегал общения с кем бы то ни было и запирался в своём купе. У Байкала в те времена ещё приходилось покидать поезд и добираться до противоположного берега озера водным путём, что изрядно затягивало поездку56. Кругобайкальской линии от Иркутска до Мысовой на восточном берегу озера ещё не было. Только по участку Москва-Иркутск состав двигался одиннадцать дней! Ещё два дня спустя поезд незаметно пересёк Забайкалье и въехал в совершенно плоские Маньчжурские степи. Теперь уже они неслись по столь нашумевшей недавно Китайско-Восточной железной дороге – КВЖД, любимому детищу Сергея Витте57, на которой и по сей день случались нападения хунхузов на составы. «Вот и попал впервые за границу» – проносится в голове Глеба. Охотину бросилась в глаза монументальная помпезность станций на новом участке дороги после убогой преждевременной ветхости сибирской. «Почему Витте бросает все средства только на чужую территорию? Не странно ли это?» В тот вечер задул сильный ветер, да так, что в купе Глеба стало подвывать в щелях, навевая уныние. «Эолова арфа какая-то, а не вагон, чёрт бы её побрал. Сплошной Жуковский58 часами!» Вспомнил, как Миклухо-Маклай у себя на Новой Гвинее специально смастерил эолову арфу, чтобы воздействовать на своё окружение, поддерживая репутацию колдуна. «Да, было когда-то время на чтение о пленительных заморских путешествиях. Хорошо жилось тогда, подростком. Всё было ясно и понятно и на своих местах. И семья, и предки-герои, и герои-путешественники. Преклонялись и перед Суворовым и Пржевальским и многими другими, а теперь что поговаривают? Что тот же Суворов – душитель свободы, едва зародившейся в Европе, под стать самим монархам, что даже Пржевальский – слепое орудие в руках имперских колонизаторов, угнетателей окраинных народов. Чего только не услышишь от тех же Бори с Митей…» На станции, уже в сумерках, Глеб сорвал пучок пахучей степной травы, положил его себе под подушку и продолжил чтение политического обзора своего начальника при тусклом свете лампочки: «Витте создаёт Русско-китайский банк с участием