– Мне в голову не могло прийти, что это тебя смутит!
– А ты как думал! – возмутилась Нина, – я же не какая-нибудь шлюха!
Уговоры и протесты продолжились. Максу пришлось употребить всю свою выдержку, задействовать дар убеждения и красноречия, и все равно, удалось добиться лишь того, что Нина согласилась остаться в белоснежном кружевном комплекте белья.
– Но это же не реклама трусов, это портрет! – настаивал художник.
– Или так, или никак, – упорствовала натурщица.
Макс уступил. Во-первых, устал, во-вторых, для первого сеанса сойдет: наметить контуры, сделать черновой подмалевок можно и так.
Он помог ей устроиться на диванчике, поправил драпировки, велел не шевелиться и приступил…
– Нет, так не пойдет, – нахмурился он через какое-то время, – этот чертов белый забивает все цвета. Не годится. Не то! Вставай, разомнись!
Нина была рада, что сеанс прервался. Ей совершенно не понравилось позировать. Проклятый диван искусал ее своими злобными пружинами. Шевелиться нельзя, спина и бок затекли и одеревенели, в руках поселился целый муравейник. А глаза Максима ничего не выражают, ни искры чувств, хотя она лежит тут перед ним в одних трусах и лифчике, как яблоко на тарелке – бери и ешь. Уткнулся в свою картинку, и ничего не видит…
– Что, все? – с вызовом спросила она.
Макс не обращал на нее внимания и не отрывал взгляда от холста. Он выглядел недовольным, хмурил брови, качал головой, бормотал себе под нос и энергично что-то подмазывал на рисунке.
Нина встала и принялась одеваться. Ей было очень обидно. До того обидно, что хотелось послать непечатно этого зануду куда подальше вместе с его портретом, и убежать из пыльного сарая на свежий воздух. Туда, где все просто и понятно, где не надоедают стихами, где веселятся с друзьями в клубах, где не вешают стремные фотографии на стены, где, наконец, мужчины с любовью смотрят на женщин, а не на кусок холста! С нее хватит, она уходит. Она схватила платье.
– Понимаешь…, – наконец, поднял глаза на Нину Макс, – Что с тобой? – изумился он, увидев, что она поспешно натягивает платье.
– Ничего, – ледяным тоном отозвалась Нина, – мне пора.
Макс заметил, что ее глаза подозрительно блестят.
– Да что случилось? – он бросил кисть и порывисто приблизился к девушке, – я тебя чем-то обидел? – он попытался ее обнять.
Она выставила вперед ладони, словно отказывалась от неуместного предложения:
– Нет, нет, ничем не обидел, ничем, просто… мне надоело.
– Что надоело?
Он снова попытался ее обнять, но она ускользала, приговаривая:
– Нет, нет, хватит! Все! С меня хватит!
Он решительно потребовал объяснений, заявив, что никуда ее не отпустит, и она выпалила:
– Ты убиваешь меня своим равнодушием! Рядом с тобой я не чувствую себя женщиной! То ты мил и ласков, то равнодушен, словно мы едва знакомы.