Все с удовлетворением воззрели на Тоя, который и рожей и здравым рассуждением прикончил на себе полоумного и сжёг его последние признаки своим глубокомысленным взором в сторону ходиков.
– И подкрепим наше единодушное мнение о происходящем времени этим креплёным… – Фасоль сильно-утробно икнул и поднял стакан, а потом быстро прикрыл рукой рот, чтобы приглушить очередное возмущение его внутренностей предстоящему испытанию.
– Подними руки вверх и глубоко вдохни… задержи в себе, – Тюль зафиксировал кадык в неподвижности, демонстрируя Фасолю некое правило, – потом выдохни. И там… – Тюль похлопал себя по животу, – всё поймёт. Ну, будто бы ты сдался и больше не опрокинешь… Оно и притихнет. И вот тут, смаху… – Тюль вогнал в себя свою дозу из своего стакана, крякнул, перекосив рыло, выдохнул и тут же заржал. Но, видно, что-то не срослось, потому что через короткое время он всё же не справился с усвоением напитка и стремительно ушатался в необходимом ему на этот момент направлении.
“Пошло́” только Ермиле и Толстому. Фасоль продолжил совершенствовать и учащать «ик» и «илчок» и эти разные звуки зависели только от того – делал он это с закрытым или открытым ртом. Той вообще окарался: предварительно нюхнув, он убил в себе не только желание, но саму возможность поместить содержимое внутрь себя. Его настойчиво перекосило и лицом и рукой, державшей стакан; эту руку вывернуло до такой степени, что она чокнула донышком по столу и презрительно отцепилась от стакана, чуть было, не опорожнив его содержимое на клеёнку. Но стол был не робкого десятка, и он удержал гранёный без опрокидывания. «Мир всем» – пропели хором несколько стекляшек в столкновении, сотворённом пайкой Тоя с другими гранёными. Девчонки даже не поднимали своих стаканов. Они были проучены «иком» Фасоля, помнили о недостойности такой смеси в их среде и были напуганы метастазами своего предыдущего «четвертьглоточка».
В общем, продление “продолжения” явно не заладилось, а поначалу безнадёжная попытка «пора по домам» фанатично утвердилась. Галка привычно забралась «на ручки» к Ермиле и углубилась головой в просмотр сновидений у него на плече. Толстый вновь облапил Лизу, но уже как-то безыдейно-пьяно и исключительно для поддержания собственного реноме и что весьма актуально – равновесия. Тюль, освобождённый от внутриутробного негодования и изрядно претерпевший в этом освобождении, уныло “отходил” на плече у Любы и бессодержательно таращил глаза в попытках не задремать, а то и не уснуть, хотя бы даже и временно. Фасоль умело ненавидел свои телотрясения, продолжавшие терзать его импозантную скульптуру, стоявшую ко́лом; лицом он был устремлён вверх, желая этим придавить ритмично дёргавшийся низ. Нина отстранилась от оказания какой-либо поддержки Фасолю и сделала это куда-то ближе к ёлке, в самую тень розового абажура. Той частично-трезво погасил попытку Марины обнять его и оттеснить куда-нибудь побезлюднее; он твёрдо решил для себя «остаться