Платон припарковался у обочины, не рискнув мучить подвеску въездной дорогой, и осмотрел двор. Останки детской площадки, давно спиленной на металлолом, огромные деревья, остовы лавочек, деревянных столов и ни души вокруг. Только два мутных силуэта мялись возле полицейского бобика. Розыскник достал из-за пазухи ПМ, проверил обойму, предохранитель, засунул обратно. Достал из бардачка стальной кастет и положил в карман куртки, пощупал выкидной ножик в чехле на поясе. Повертел в руках папку, решил, что брать не стоит, засунул ее в тайник под сидение и уже потом вышел. Лицо облизала грубая снежная пыль. Поморщившись, он двинулся во двор.
У патрульного уазика мерзли, подняв вороты бушлатов, два «пэпса» – сержант и рядовой с автоматом. Курили.
– Здорово, мужики! – издали крикнул Платон.
Мужики флегматично обернулись.
– Здорово-здорово, – ответил сержант.
Платон показал удостоверение.
– А чего не в машине? Холодно же.
– Да там воняет, как у бомжа в жопе, – ответил рядовой.
– Вчера двух обосранцев в отделение везли, весь салон провоняли, скоты, – пояснил сержант.
– Понятно. Как звать?
– Леша, – протянул руку сержант.
– Влад.
– Платон, – пожал руки опер. – Ну что, сейчас дождемся еще одного гаврика и двинем. Куда, кстати? Что стряслось?
– Сто пятая квартира, – ответил сержант. – Соседи пять раз заяву кидали, сначала участковому, но тот и так в напряге, потому нашим в отделение. Наши поначалу отбивались, но потом дежурку дергать начали, наряды вызывать. Короче, надоели эти уроды из сто пятой, вот и решили прикрыть лавчонку.
– А чего нас из городского отдела дернули?
– А больше некого. Наши на операции, а участковые зашились вконец.
– Так, и что там в сто пятой за уроды?
– Мразота местная, – буркнул рядовой Влад, поправляя автомат.
Сержант осмотрел дом, будто сканируя.
– Это стеклянный дом. Тут каждый пятый по сто тридцать первой ходил, – сказал он.
– Знаю я, – пробурчал опер.
Становилось все холоднее, и полицейские не сговариваясь зашли в подъезд, поднялись на площадку между первым и вторым этажами. Подъезд казался доисторической пещерой: нз подвала тянуло тяжелой сыростью; стены покрывали сети местной наскальной живописи; потолок пошел рыжей плесенью от протечек; подъездные окна в щелях с торчащими отовсюду остатками древней ваты. Пусть и в дырах, а один черт теплее. Платон оперся на еще целые перила, уставился в треснутое окно, за которым бушевала быстро надвигающаяся зима. Через десять минут Влад ткнул пальцем в стекло.
– Это он идет?
Платон всмотрелся.
– Да.
Он сразу узнал сутулую фигуру