– И в само́м городе, – добавил Кузнечик, – такую нигде больше не найти – чтобы была практически бесхозная, неучтенная. А при нынешних пробках на дорогах… и снегопад этот… никто не хочет рисковать и везти контрабандой.
– А ваша, – зачем-то вставил щетинистый, – все равно же ничья.
– Ничья? – переспросил Тихомиров. – Ничья?!
– Выйди, – сказал щетинистому Кузнечик. Потом, когда дверь закрылась, снова повернулся к Артуру. – Еще раз прошу прощения. И давайте, если можно, к делу, я… ограничен во времени.
– Спешите куда-нибудь? – зло спросил Тихомиров. – А вот я не тороплюсь. И что касается елки…
– Спешу к дочери, – кивнул Кузнечик. – Иногда ведь знаете как: не ценишь и думаешь, что впереди уйма времени. А потом жалеешь.
Артур качнулся на носках туда-сюда. Потом в два шага пересек гримерку и встал вплотную к Кузнечику, глаза в глаза. Пахло от Кузнечика детским мылом, яблочным, что ли.
– Слушай, – сказал Тихомиров, – ты что ж, засранец, вот так решил, с намеками, да? Кнут и пряник, сначала о пожертвовании, а потом… – Он задохнулся от злобы и до хруста стиснул кулаки. Жалел, что подошел так близко, замахнуться никак, сглупил, и тогда он взял этого говнюка за отвороты его пальтишка, очень аккуратно так взял, почти нежно.
– Я, – невозмутимо ответил Кузнечик, – говорил о своей дочери.
– Чт… то?
– И елка, – продолжал он, – тоже для нее. Следующей не будет. А эта… эти праздники должны стать настоящими волшебными праздниками. Она уже все знает, но я хочу, я надеюсь, что хотя бы на эти пару дней она забудет о… о плохом.
Тихомиров отпихнул его от себя, как прокаженного. И сам отшатнулся на шаг.
В дверь тотчас постучали, и щетинистый нервно спросил, все ли в порядке.
– Все, – ответил Кузнечик. – Мы просто разговариваем.
И откуда я знаю, хотел спросить у него Тихомиров, откуда я знаю, что ты меня сейчас не обманываешь, что не решил вот так… если иначе не получилось, то на жалость…
Он покраснел, и сам не знал – от ярости, от стыда ли. А может, просто в гримерке стало слишком жарко.
– И чего, – спросил он, – чего вы хотите?
И сам на себя разозлился за тон, каким это произнес.
– Елка ничья, – спокойно, как маленькому, объяснил Кузнечик, – но игрушки на ней – ваши… в том числе ваши. Прошу вас – уберите их. Потом ночью мои люди аккуратно и быстро спилят елку. А на ее месте весной посадят новую, это я вам обещаю. И… если что-нибудь еще – только скажите.
Вряд ли, подумал Тихомиров, Настена будет так же любить новую елку. Наверняка не будет.
Он представил, что, в общем-то, мог бы ей все объяснить. Девочка взрослая, поняла бы. То есть – это поняла бы. Но не то, что отец в принципе согласился такое обсуждать, они же все в этом возрасте бешеные максималисты. Если замуж – так за принца, если любовь – то до гроба. Она ведь и с Еленой поэтому так…
– А если, – устало сказал