Поссорились мы раньше, чем я предложил Лизе свои руку и сердце.
Весна в этом году случилась ранняя, теплая. С радостью мы скинули зимнюю одежду, накинув на плечи ветровки; в прихожей нетерпеливо, как боевые кони, поджидали велосипеды, на которые мы одним махом вскакивали, чтобы с порывами ветра умчаться в весеннюю даль. Все как всегда, Он впереди, я позади, дышу в спину. Казалось, что я начал свыкаться с положением, что всегда буду позади, за Ним, и на какое-то время эта мысль приносила мне странное удовлетворение, граничащее с удовольствием. Как будто только так мне спокойно, хорошо. Мы гнались друг за дружкой по длинным мостовым и проспектам, делая короткие остановки, чтобы перевести дух. Приваливались к парапету моста сперва разгоряченными спинами, закидывали головы назад, подставляя бледные, изможденные долгой зимой лица солнцу, затем разворачивались к реке и глядели на ее тихое, размеренное течение, хоть над рекой и дымились производственные трубы, это не мешало нам думать о чем-то грядуще-великом. Перемены – говорил я, лето – смеялся Он. Перемены или лето, неважно, важно было то, что в эти минуты я чувствовал себя как никогда замечательно. И мне не хотелось, чтобы этот миг заканчивался. Вот бы остановить время, думал я, только здесь и сейчас. Только Он и Я. Как Александр и Гефестион, как Ахилл и Патрокл. Мы больше чем друзья, мы соратники под одним плащом, за одним щитом!
Вновь мы оказывались в седле и неистово крутили педали. Я видел, как свежий ветер раздувает Его ветровку, как треплет темные и непослушные волосы, видел, как Его юношеские ноги напрягаются под тонкой тканью брюк и как мелькают у меня перед глазами изящные щиколотки. На крутых виражах Он пригибал спину, словно становясь частью велосипеда, а я тем временем крутил педали и, не переставая, грезил о линиях изгибов Его тела, о той красоте, которая распускается этой весной, о том, что, вероятнее всего, я унесу это едва уловимое чувство с собой на весь вечер и на всю ночь, что после буду отчаянно себя ненавидеть и со злости хлестать по щекам, но в эту минуту я не мог думать о чем-то менее прекрасном, чем о Его летящем силуэте.
Мы остановились неподалеку от нашего двора, в тени полуобнаженных деревьев. Не спешиваясь, Он выбросил вперед ногу и расстегнул ветровку. Его лицо горело свежестью и молодостью, рукой Он сгреб свою треклятую челку назад, открываясь мне. И ни с того ни с сего я спросил:
– Ты делаешь с собой что-нибудь… такое…
Он сощурился:
– Какое такое?
– Ну такое… сам с собой…
Непонимающе Он покачал головой, и я