ПРОКУРОР. Нет, ваша честь, вы только послушайте какие песни запел этот соловей! Далеко пойдет!
АДВОКАТ. Когда господин прокурор перечисляет прегрешения моей подзащитной, он забывает записать ей в «грехи», цитирую, «бесчеловечное отвращение», «какое-то ненасытимое чувство презрения, совершенно выскочившего из мерки», к гражданину Тоцкому, а также шантаж Тоцкого за его совращение гражданки Барашковой в девичестве.
И действительно, гражданин Тоцкий взял сироту Барашкову на содержание в малолетстве. А неблагодарная Барашкова испытывает отвращение к Тоцкому, давшему ей первые уроки… половой жизни.
ПРОКУРОР. Да не смешите людей!
ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ. Господин адвокат прав! Барашкова фигурирует в деле, цитирую, как «скверная женщина», «бесчестная женщина», «опозоренная женщина», «двусмысленная женщина», «подозрительная женщина», «бесстыдная камелия», как объект презрения многочисленных «судей». От нее воротят нос Нина Александровна и Варвара Ардалионовна Иволгины. Елизавета Прокофьевна Епанчина однажды называет жертву сексуального насилия, цитирую, «этой тварью»! Барашкова насквозь пропитана ощущением вины и позора. Оно въелось в ее душу, оно словно яд отравляет ее!
АДВОКАТ. Вот, что свидетельствует князь Мышкин Аглае Епанчиной о Настасье Филипповне: «Что бы она вам ни говорила, знайте, что она сама, первая, не верит себе и что она всею совестью своею верит, напротив, что она… сама виновна. Когда я пробовал разогнать этот мрак, то она доходила до таких страданий, что мое сердце никогда не заживет, пока я буду помнить об этом ужасном времени».
Вот выдержки из психологического портрета подсудимой Барашковой в исполнении Льва Николаевича Мышкина:
«Эта несчастная женщина глубоко убеждена, что она самое павшее, самое порочное существо из всех на свете».
«Она бежала от меня, знаете для чего? Именно чтобы доказать только мне, что она – низкая».
«Знаете ли, что в этом беспрерывном сознании позора для нее, может быть, заключается какое-то ужасное, неестественное наслаждение, точно отмщение кому-то. Иногда я доводил ее до того, что она как бы опять видела кругом себя свет; но тотчас же опять возмущалась и до того доходила, что меня же с горечью обвиняла за то, что я высоко себя над нею ставлю (когда у меня и в мыслях этого не было), и прямо объявила мне наконец на предложение брака, что она ни от кого не требует ни высокомерного сострадания, ни помощи, ни „возвеличения до себя“».
Беда! Беда!
ПРОКУРОР. Ах, господин адвокат! Какое нагромождение психологии. «Беда! Беда!». Да, именно беда. А знаете, от чего беда? От безделья! Работать подсудимая не хочет! Вот и весь сказ. В прачки она собралась. Но ведь в прачки идти ой как не хочется! Верно говорит ей Аглая Епанчина: «Если вы хотели быть честною женщиной, так отчего вы не бросили тогда вашего обольстителя, Тоцкого, просто… без театральных представлений?». И далее, на реплику Настасьи Филипповны, «что вы