– Не спрашивал, – ответила Оксана, следуя за ним и садясь возле.
– Странно, – усмехнулся Судоркин. – Темнит что-то начальник. Не может быть, чтобы Корозов не сбегал к нему с этим перстнем.
Посмотрев усталым взглядом, Оксана ничего не сказала. Вольдемар хлопнул по коленям:
– Предположим, что Корозов не хочет делиться с ментами перстнем. Это хорошо. Значит, перстень все еще у него. Хотя не будем обольщаться. Сначала узнаем у Галины, какой лапшой он ее кормил! – повернулся к Оксане и огорошил. – Пришить бы вас обеих следовало, поганок. Прошляпили перстенек, подарили Корозову.
– Вольдемар, я-то здесь причем? – испуганно стала оправдываться Оксана. – Я сделала все, как ты говорил!
– Если бы не сделала, давно бы дух испустила! – отсек Судоркин глухим голосом.
– Страшный ты человек, Вольдемар! – скукожилась и отодвинулась Оксана.
– Не страшнее смерти! – он сжал в кулак левую руку с наколкой «Вольдемар» на тыльной стороне ладони.
Вечером они рано легли в постель.
Оглаживая рукой голое тело Вобровой, лежавшей сбоку, он шумно дышал. Она протяжно спросила:
– Что теперь-то, Вольдемар? Ведь полиция от меня не отстанет.
– Отстанет, – глухо сказал он. – Улик у них нет.
– А если Комарова найдут? – выдохнула она.
– Дура! Какого Комарова? Он уже давно гуляет в своем родном Киеве, если еще жив, в чем я совсем не уверен. Забудь, – Судоркин обхватил ее и притянул к себе.
Она подалась без сопротивления, беспрекословно подлаживаясь под него.
Потом, измученная, расслаблено лежала и слышала, как рядом тот глубоко дышал. Отдышавшись, он приподнялся с подушки и посмотрел в сторону окна. На улице наступила темнота.
Взял с прикроватной тумбочки часы, глянул на время, еще несколько минут спокойно полежал, пока окончательно не пришел в себя, затем опустил с кровати ноги и сел.
Осоловелым голосом она пробормотала:
– Ты куда?
– Не твое дело. Меньше будешь знать, дольше проживешь.
Отвернувшись лицом к стене, она свернулась калачиком, и заснула.
Быстро натянув на себя рубаху, брюки, он застегнул ремень, в ванной комнате чесанул расческой волосы и выскользнул за дверь.
Спустившись по ступеням темного подъезда вниз, вышел на улицу.
Теплый, остывающий от дневной жары, ветерок, обдал Судоркина. От дороги доносился глухой шум машин. В темном дворе было безлюдно. Вольдемар свернул за угол дома и вышел к дороге.
Светильники на столбах вдоль дороги рассеивали холодный свет. Машин немного. Фары своим светом били по глазам.
Он поднял руку. Пришлось потоптаться, прежде чем тормознули «Жигули». Высунулся водитель с длинным лицом, с пробором на голове, с полоской чубчика, секущей выпуклый лоб надвое. Улыбка до ушей, тридцать два зуба на виду, легкая