Остальные предпервосентябрьские события были, наверное, не столь значительны. Официальная власть в слитом десятом классе была предоставлена Нюсе Колодкиной – высокой очкастой примерной девочке, кандидатура которой на пост старосты была единогласно одобрена учителями. Нюся всегда была старостой, отвечала учителям, кто отсутствует в классе, объявляла ребятам об изменениях в расписании уроков, была примерной всегда и во всём. Кроме того, она выпускала стенгазету «Наша жизнь». Номера этой газеты огромные, метров пять в длину – не меньше. Нюся писала их на обратной стороне обоев. Вывесив газету, наблюдала издали за реакцией читателей. Хотелось, чтоб похвалили. И её хвалили.
Нюся тайком писала стихи и печатала их в стенгазете под чужой фамилией Лодкина, но все знали, что это Колодкина и псевдоним переиначили на «Лодкина и К?». Её стихи о дружбе, о светлом будущем, о весне, которая считается порой любви. Но о любви Нюся тоже очень осторожно писала, а то не дай бог кто-то заподозрит аналогии.
Подругой Нюси была Юлька Гракова, бледная, невзрачная девчонка с острым носиком. Но как раз Юлька была, наверное, упорнее и твёрже любого из учеников 10-го, слитого из двух девятых «а» и «б». Жила она в дальней деревне Гулины, где была школа-восьмилетка, и обычно всё учение заканчивалось после восьми классов. Разъезжались гулинские парни и девчонки по ГПТУ, ухитрялись поступать в техникумы, на худой конец задерживались до армии в своём колхозе. А Юлька, глотающая на ходу не только художественную литературу, но и статьи Писарева, Добролюбова и Белинского, решила окончить среднюю школу, чтоб поступить в университет на философский факультет. Хотя шансов ровно никаких у неё не было. Жила в Дергачах она у одинокой тётки-пенсионерки – материной сестры Таисьи Васильевны, помогала ей по дому, топила печь, приносила воду, а та давала ей за это угол. Юлька заполняла полстенгазеты сильно умными статьями, которые никто не читал, потому что они были очень учёные.
Видно, родители не могли давать Юльке денег, поэтому питалась она скудно. Сидела на картошке, капусте, которые привозила из дома. Бледная, худая, но неуступчивая и задиристая она умела настоять на своём. На её вопросы не могли порой сразу ответить даже самые искушённые в науках учителя.
– Мудришь, Гракова, – обрывали её обычно, чтобы не попасть впросак. Даже Фефёла не смогла ответить на её вопрос, почему историк Василий Ключевский сказал, что история ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков. Откуда она это взяла?
С каникул возвращалась Юлька Гракова с очередной подросшей сестрой, чтоб устроить и её в Дергачевскую школу. В конце концов, оказались в Дергачах три бледных недокормленных сестры. Они в перемены облепляли Юльку, а она, серьёзная и строгая, поучала их, как надо себя вести. Они звали её «няня», видимо, потому что Юлька со всеми ними тетёшкалась дома, качала в зыбке, садила в «дупло» и таскала на закрошках.
У Юльки была поразительная, почти феноменальная память. Когда