Окончательный диагноз в истории болезни и судьбы Тракля так и не был поставлен: 4 ноября 1914 г. поэт навсегда покинул этот горестный «сад для сирот», «пристанище мрачной лечебницы»: он умер, проведя один день в коме от передозировки кокаином.
«Когда он слёг в прохладу постели, его переполняли несказанные слёзы. Но не нашлось никого, кто бы возложил на чело его свою руку».
Накануне вечером Матиас Рот, денщик Тракля, наблюдал сквозь замочную скважину, что «сердце его господина всё ещё билось, поскольку его грудь с усилием то поднималась, то опускалась»22.
«Сон и смерть, орлы мрака
Всю ночь ворожили над этой главой,
Чтобы лик золотой человека
В ледяных волнах вечности
Канул».
Лишь на следующее утро Тракль отмучился; его тело лежало на кровати, покрытое простыней.
«Он плыл, Ясновидящий, по бурым лугам. О, часы первобытного восхищения. <…>
О, душа, что нежно воспела песнь камыша пожелтевшего, огненность кротости».
Вопрос, была ли передозировка осознанной или произошла в следствие роковой случайности, останется навсегда без ответа.23 Так же как навсегда останется тайной тот исход внутренней брани, которую в последние часы своей земной жизни претерпел великий безумец и одинокий страдалец.
«О, сестра рвущей душу тоски,
Смотри, трепещущий тонет челнок
Под звёздами
Перед ликом безмолвной ночи».
К ИСТОКАМ ЗАРИ
«…и ранами Его мы исцелились» (Ис.53:5)
Лирика Тракля отличаются нарочито замедленным дыханием, медитативной монотонностью, частыми, словно заклинания, повторами одних и тех же звуков и слов, отчего стихотворные строки обретают медиумический тон, суггестивную силу воздействия. И хотя внешне они порождают череду спонтанных видений и бессвязных галлюцинаций, внутренне мы безотчетно чувствуем подчинение всех образов какому-то сокровенному замыслу, неведомой литургии, тайна которых приоткрывается только за гранью траклевского Заката.
«Я ощущаю себя почти по ту сторону мира» —
так поэт описал в письме своему другу Фикеру свое душевное состояние, находясь в Краковском лазарете и предчувствуя скорую развязку своей судьбы. И приложил к письму два последних своих стихотворения – «Гродек» и «Плач». Но по ту сторону мира в прозрениях Тракля пребывают не только духовные сумерки и вселенская ночь,
«когда в почерневших водах мы каменный лик созерцаем».
Доходя до самых пределов распада и боли, заглядывая в бездны отчаянья – где-то там, за гранью постижимого – над зловонным гниением плоти чудесным образом воскуряется ладан, а в глубинах абсолютного Ничто брезжит серафический свет.