Джок дрожал и потел.
– Они включали голубой свет, вот что. И забрали Тима. – Он содрогнулся. – Хорошо, что его, а не меня. Я уж подумал… Ну, ты заметил, я немного толстоват… Они любят упитанных.
– О чем ты? Что они с ним сделали?
– Бедный старина Тим! У него были свои недостатки, как и у всех, но… из него сварили суп… вот что. – Джок снова затрясся. – Они любят суп с косточкой…
– Не верю. Ты хочешь меня напугать.
– Напугать? – Он оглядел меня с ног до головы. – Может, теперь твоя очередь. Сынок, если ты не дурак, возьми свой ножик для бумаг, подойди вот к этой конской поилке и вскрой себе вены. Так будет лучше.
– А ты сам что же? Хочешь, нож одолжу?
Он помотал головой и съежился:
– У меня духу не хватит.
Не знаю, что стало с Тимом. Я даже не знаю, вправду ли черверотые едят людей. Если и едят, не стоит их называть каннибалами, – возможно, мы для них вроде баранины. И испугался-то я не особенно – в моих «контурах страха» давно сгорели все предохранители. И что станет с моим телом после того, как вылетит душа, – наплевать. Но Джоку жизнь была дорога. Не думаю, что он был трусом; трусы не идут в лунные старатели. Просто он верил в свою теорию, и она его ужасала. Самая настоящая фобия. И на то, как он признался, имелись свои особые причины. Он утверждал, что еще раньше побывал на Плутоне, но все его спутники – добровольцы и пленники – обратно не вернулись.
Когда нам сбросили банки – на этот раз две, – он сказал, что не хочет есть, и предложил мне свой паек. Той «ночью» он все сидел, стараясь не уснуть. В конце концов меня сморил сон.
Я проснулся от одного из тех кошмаров, когда не можешь шевельнуться. Сон оказался правдой; перед этим меня наверняка осветили голубым светом.
Джока не было.
Больше я никогда не видел обоих.
Пожалуй, я даже немножко скучал… по крайней мере, по Джоку.
Стало чуть легче – не надо следить за сокамерниками, можно спокойно вымыться. Однако чертовски скучное это занятие – в одиночестве мерить шагами камеру.
У меня не было иллюзий насчет этих двоих. Наберется не менее трех миллиардов человек, с которыми я бы охотнее согласился делить заключение. И все же они были людьми.
Бездушный, жестокий, как гильотина, Тим не вызывал никаких симпатий. Но у Джока были начальные понятия о добре и зле, иначе он не искал бы для себя оправданий. Наверное, он просто был тряпкой.
Однако я не считаю, что понять – значит простить. Если начнешь так думать, дойдешь до сентиментальных соплей по убийцам, насильникам, похитителям и совершенно забудешь об их жертвах. Это неправильно. Я буду плакать по людям, подобным Чибис, а не по преступникам, чьими жертвами становятся невинными. Я скучал по болтовне Джока, но, если бы общество решило топить таких, как он, новорожденными, я взялся бы за эту работу. А уж подобных Тиму и вовсе не жалел бы. И если правда из моих сокамерников сварили похлебку, нет причин горевать – хотя, возможно, завтра настанет мой черед.
Может быть, в качестве супа они пережили свой звездный час…
Глава 8
Из бессмысленных