И сколько ни лизали ему руки и ноги его верные псы, – и как жалобно не блеяла над ним, любимая его миоритца, – как ни окликали его, называя по имени, товарищи его пастухи, он все также неподвижно продолжал лежать с застывшею на устах блаженною улыбкой, и лежал, не шевелясь и никому ничего не отвечая. Тут же рядом с ним лежал сломанный альпийский его рожок. Но ничто вокруг него не сохранило и тени каких-либо следов той душевной борьбы и тех нравственных мук, какие вынес молодой пастух. Тело его схоронили на том же самом месте, где было оно найдено, и с тех пор вершина эта называется Вирфул ку Дор – вершиною тоски-кручины.
Уж не раз восходила я на эту вершину и видела могильный его холм, а также и то, что по склонам горы и поныне все также пасутся стада овец.
Фурника.
Когда-то очень давно жила на свете молодая девушка, по имени Фиорика, очень красивая, грациозная, и при этом необычайно трудолюбивая. Ее белокурые волосы – длинные и волнистые – отливали золотом; глаза были голубые, на щеках играл нежный румянец, ротик напоминал собою спелую вишню, и что тростинка, был гибок и тонок ее стройный грациозный стан. Уже одним своим видом она на всех производила самое приятное и отрадное впечатление, и не столько своею красотою и миловидностью, сколько примерным своим трудолюбием. Так, отправляясь с кувшином на голове к колодцу за водою, она почти всегда брала с собою свою прялку и дорогой пряла. Была она мастерица и ткать, и вышивать. Одним словом, руки у неё были золотые, и во всей деревни вряд ли нашлась бы та молодая девушка, которая могла бы похвалиться, что узор вышивки ее рубашки красивее и богаче, и шире оплечья.
Свою праздничную одежду, как и праздничные чулки, она украсила широкой вышитой разноцветными шелками гирляндой цветов. Маленькие красивые ручки ее постоянно были заняты тем или другим рукоделием. И с таким же прилежанием, с каким работала она дома, работала она и в поле и на лугах, и молодые деревенские парни зачастую любовались прелестною Фиорикой, обещавшею стать со временем примерною хозяйкою. Но Фиорика не обращала на них ни малейшего внимания и о замужестве не только не помышляла, но даже и слышать об этом ничего не желала. Ей было некогда об этом думать, – говорила она, – так как прежде всего она была обязана заботиться о своей старушке матери.
А между тем сама старушка мать заметно хмурилась при этом и уже не раз пыталась втолковать своей дочери, что хороший работящий зять был бы в доме подходящей поддержкой. Фиорику такие разговоры матери обыкновенно очень огорчали и тогда она ее спрашивала, неужели же сама она так мало полезна в доме, что матери её кажется необходимым ввести в дом мужчину.
– Мне же