– Ирина, – вполголоса сказал ей Ионель, – ты видишь вон те поблёкшее листья, что желтеют на том буковом дереве? Не значит ли это, что наступила для меня пора спуститься с моим стадом с горы в долину, в Бараган, а не то, может статься, и в Добруджу, и, стало быть, до весны мы друг с другом больше не увидимся. Итак, скажи ты мне на прощанье доброе словечко, дабы мог я быть спокоен сердцем и не трепетать при мысли, что ты будешь дарить здесь других парней своими взглядами и улыбками.
– Что же мне тебе сказать? Ведь ты же меня нисколько не любишь и очень скоро позабудешь.
– Я готовь скорее умереть, чем забыть тебя, Ирина.
– Это только одни слова, а я словам не верю!
– Что же должен я сделать для того, чтобы поверила ты моей любви?
Ирина искоса посмотрела на Ионеля, причем в глазах ее сверкнул огонёк, и затем сказала:
– То, чего сделать ты не в состоянии.
– Нет, я готов сделать для тебя всё! – медленно и как бы бессознательно проговорил Ионель.
– Неправда! Например, остаться на зиму на горе один без овец – ты не в состоянии, так как для тебя расстаться с твоим стадом тяжелее и больнее, чем расстаться со мною.
– Остаться без моих овец! – промолвил Ионель и тяжело вздохнул.
– Ну, вот видишь ты? – засмеялась Ирина. – Единственное, чего я от тебя желаю, это то, чтобы остался ты там, наверху, на горе один, без твоего стада; ты же сделать для меня даже и этого не можешь! Слова, одни пустые слова!
– А если я это сделаю? – бледнея, проговорил Ионель и крепко стиснул зубы.
Тут молодые девушки и парни, с самого начала обступившие Ирину и Ионеля и слышавшие весь этот разговор, принялись все поочередно кричать ему; «Не делай ты этого, Ионель! Не делай!».
Подошёл к Ионелю и старик пастух с густыми нависшими бровями и головою, убелённою серебристою сединою и, положив руку на его плечо, сказал ему:
– Не гоняйся, Ионель, за молодыми девушками и не слушай ты их речей. Они разобьют тебе сердце, а потом сами же насмеются над тобою. Разве ты не знаешь, что пастуху, покинувшему своих овец, остается только лечь и умереть?
Затем, обратившись к Ирине, старик сердито погрозил ей кулаком и сказал:
– Ты воображаешь себе, что можешь – потому что красива и пригожа – позволять себе все, чтобы ни взбрело тебе на ум, и что ничто никогда не покарает твоего своенравства. Но знай, что всякое злое дело, которое ты делаешь, ты его делаешь, прежде всего, самой себе.
Ирина засмеялась.
– Да ведь никто же не неволит его оставаться, a мне он и вовсе не нужен, – сказала она и затем, круто повернувшись, побежала за монастырь к роднику, чтобы напиться.
Но Ионель ничьих советов не послушал и бледный, и сумрачный направился по дороге к горе. Проходя же мимо Ирины,