Епископ поднялся. Линдгрем тоже встал.
– Итак, завтра в 9 утра на улице Медников.
– Я знаю, где это.
– Удачи вам, Линдгрем. И храни вас Бог!
Шаги епископа уже затихли в коридоре, а Линдгрем все еще так и стоял у стола. Какой-то неведомый ужас вползал в его душу, этому ужасу не было внятной причины, а потому не было и объяснения. Тем страшнее показался Линдгрему завтрашний день.
«Почему я?» – единственный вопрос, который никак не выходил из головы судьи Линдгрема, когда утром садился он в свою карету. Слуг он решил не брать. Бог весть, что случится сегодня, и Линдгрем заранее призывал скорейшего прихода вечера. Указав кучеру адрес, он поплотнее закутался в бобровую роскошную шубу, и раздумья вновь охватили его. Болела нога. Проклятая пуля какого-нибудь немецкого ландскнехта, которую так и не смог извлечь из раны лекарь Глаузевиц, уютно пристроилась в ноге бывшего капитана, портя ему жизнь… Он хорошо помнил, как это было. Под командованием своего «Северного льва»[12] несколько эскадронов конницы прорвали правый фланг папистов и зашли в тыл мушкетерам Тилли[13].
Король Швеции Густав Адольф
Аксель не отставал от своего короля его конь был хорош и горяч, и спустя некоторое время всадников рядом с королем осталось совсем немного. О! Если бы имперцы были чуть более хладнокровными! Но они были в панике и бежали, а король наносил удары своим палашом направо и налево, и капитан Линдгрем не отставал от него. Затем что-то толкнуло его в левое бедро, и он почувствовал, как что-то горячее течет по его ноге. Но боли не было, сначала не было, он точно это помнил. Он успел еще крикнуть: «Я ранен!». Все помрачилось кругом, и запах порохового дыма стал тошнотворным. Больше Линдгрем ничего не мог вспомнить до того момента, как он очнулся от дикой боли в ноге. Он выл и извивался изо всех сил, но помощники полкового лекаря Глаузевица крепко держали капитана, навалившись всем телом на его руки и ноги. Сам Вильям Глаузевиц трясущимися окровавленными пальцами ощупывал рану, вероятно, пытался определить, где находится пуля. Затем он взялся за зонд, и тут капитан снова потерял сознание. Пулю так и не нашли, рану зашили. Капитан должен был умереть, но выжил благодаря молодости и божьей милости. Ведьмы. В Германии их было много, потому что он часто видел, как их казнили. Он помнит, как сожгли сразу 15 человек в Дрездене. Там были и мальчики и девочки. Все они плакали. Говорили, что среди них есть дети благородных людей. Как это могло быть? Еще раньше, в каком-то маленьком немецком городке возле Гамбурга, Аксель, и еще несколько драгунских офицеров – его друзей – видели, как на костре сжигали ведьму. Это была уже пожилая женщина, даже, скорее, старуха. Толпа забрасывала ее камнями, один рассек ей бровь, кровь, заливая глаз, струйкой стекала по морщинистой щеке и капала с подбородка на ее рубище из грубой серой мешковины. Она молилась. Он, Линдгрем, был уверен в этом. Руки у нее были свободны, потому что ее привязали цепями