– Не странно ли, – усмехнулся он, – одеяние твоё превратилось в лохмотья, а на самой ни царапины.
– Разве ты не знаешь… – почти прошептала она. – Ведь ты сам исцелил меня.
– После того, как ты всю ночь тянула из меня жизнь? Да, знаю.
Глаза её сделались растерянными.
– Но ты позвал меня и спас мне жизнь! Разве принять помощь, обогреться теплом другого… разве это дурно?
– Да-да, убеди меня, что полудёнки перестали быть вампирами!
Глаза её скользнули в сторону, и голос едва шелестел:
– Я взяла лишь то, что ты мне дал…
– Почему ты одна? Я слышал, вы можете жить только в стае.
– Это так. Даже семья без стаи погибнет. Но пожалуйста, не спрашивай меня. Я не могу сказать правды, а лгать тебе не хочу.
– И это говорит полудёнка, самое лживое существо в мире! – хмыкнул он. – Ну, довольно. Ночь кончилась, ступай и постарайся до темноты отыскать своих.
– Рао-тэй! – она быстро поднялась, но осталась стоять на коленях. – Я не могу к ним вернуться! Позволь мне остаться с тобой!
Он потом и сам недоумевал, как случилось, что он позволил ей быть с ним рядом. Не иначе, колдовским был синий свет, струящийся из её глаз. Отчего-то жаль стало это никчёмное существо. Может, оттого, что рассмотрел – грязь, в которой она извозилась, не грязь, а засохшая кровь. Царапины и синяки за ночь исчезли, а следы крови остались на руках, на лице, виднелись сквозь рваные прорехи платья. Ею были покрыты босые ноги с маленькими ступнями.
Она снова плелась за ним где-то сзади, и хотя он шёл медленнее обычного, она всё равно не поспевала за ним. Он останавливался время от времени, поджидал её. Куда ему спешить? Потом он услышал короткий стон, помедлив, пошёл назад и увидел: кривясь от боли, она ковыляла впопыхах, неловко ставя одну ступню на бок и пятная кровью прошлогодние листья, – умудрилась пропороть ступню об острый камень. Ругаясь про себя, он взял её на руки и свернул к озеру, которое было неподалёку.
Сначала она молчала, потом спросила виновато:
– Тебе тяжело?
Ему стало смешно, – она была всё равно что мотылёк, опустившийся на плечо. Когда они вышли на травянистый берег, она, кажется, и думать забыла о ране – глубокая царапина успешно затянулась. Она подошла к воде, протянула руки, чтобы зачерпнуть её в пригоршни, и замерла:
– Ой! Это я?! Такая чумазая?! – она неожиданно рассмеялась.
Она плескалась в воде, смеялась тихонько чему-то. То, зажмурившись, поднимала голову, подставляла лицо солнцу, то ныряла, мелькнув в воде блестящей рыбкой. Он смотрел и удивлялся её легкости. Как умела она забывать боль, страх, огорчения? Ведь прошлой ночью она вышла к нему из дебрей