Навстречу нам молча идут люди. Лица их обращены вверх, к пустым остовам домов. Они идут медленно, точно похоронная процессия.
Тишина. Только нежное позвякивание. Проспект усеян стреляными гильзами разного калибра. Иногда люди нагибаются, поднимают их, подносят к глазам и с удивлением рассматривают.
На Проспекте мы встречаем Ираклия и вместе идем проведать Маку, нашу общую подругу. Она живет на той стороне улицы, которая простреливалась с Площади. Выбитые стекла, срезанные ветви деревьев, битый кирпич под ногами.
У Маки лицо только что расчищенной старинной фрески. Это от осыпавшейся штукатурки. Белая пыль повсюду. На полу, на мебели. В стенах – пробоины от пуль. И без того светлые глаза Маки выцвели от пережитого ужаса.
Еще до того, как начали стрелять по полной программе, они с мужем отправили сына к родне, на другой конец города, а сами остались с Макиной парализованной матерью.
Когда пули стали залетать внутрь квартиры, они стащили парализованную женщину на пол и обложили матрасами и одеялами. Спустить ее по узкой винтовой лестнице во двор или в подвал они не могли, а на улицу, через парадное, выйти было уже невозможно. Мака все десять дней лежала на полу под грудой одеял и обнимала парализованную мать, которая не могла говорить, а только стонала и смотрела полными страданья глазами.
Помощи ждать было неоткуда. Соседи кто побросал дома и уехал, кто спустился в подвалы. Макин муж ползком пробирался во двор за водой. Кто-то из оставшихся соседей приносил им к черному входу еду. Но этого хватало только для больной. Когда все кончилось и Мака собирала одеяла и матрасы, на пол выпало несколько пуль.
Мы обнимаемся и, перебивая друг друга, рассказываем, как пережили эти десять дней. А в кровати, на свежих крахмальных простынях, лежит умытая и причесанная Макина мать. Она смотрит на нас, и слезы безостановочно катятся по ее щекам.
…Маро, моя маленькая смуглая Маро в неизменном черном платке, с тяжелыми сумками, перекинутыми через плечо на старом кушаке от платья, – она не приходит больше в наш двор. Ее нет ни через день, ни через два, ни через неделю.
…И вот мы с Ираклием стоим в зале ожидания аэропорта. Рейсы возобновились пять дней назад, и творится что-то невообразимое. Люди летят, стоя в проходе между креслами.
Нас толкают со всех сторон. Мы находим какой-то пустой угол возле окна, на втором этаже. Отсюда видно летное поле и самолеты, идущие на взлет каждые несколько минут. Ираклий загораживает меня спиной от толпы.
– Тут все наконец успокоится, я разберусь со всеми своими делами, и ты вернешься. Обещаешь? Или я прилечу и заберу тебя.
Я молча киваю и все думаю, сказать или не сказать? Мне страшно, потому что я не знаю, как он отреагирует и как я отреагирую на его реакцию.