Последний палец, мизинец этой обвислой руки, вообще трудно назвать дорогой – это, скорее, пыльная колея летом и санный путь зимой. Она изящно поворачивает на восток, огибает стилумную вышку и цистерну с городской питьевой водой, проходит мимо бойни и рабочего барака Лупов на краю городской свалки мирового класса. Одолев мусорные каньоны и резко сузившись, дорога ныряет в заросли папоротника и гаультерии, чтобы наконец остановиться перед одиноким трейлером.
Колеса спущены, окна заклеены вискином, наружные стены и крыша покрашены вишневой краской. Он похож на сюрприз, столь неуместный выпад цвета. Будто накрашенный ноготь на грязном пальце. Однако есть в этом трейлере какая-то доблесть – благородство, – словно именно эта куча мусора умудрилась уползти от свалки дальше всех других и не развалиться.
Доблесть, благородство и совсем мало жизни.
Тем не менее Айзек Саллас жил здесь последние четыре из своих сорока с лишним лет, обычно один, удовлетворительно, если не сказать счастливо, и жил бы более-менее так же еще сорок, если бы мог выбирать… если бы помешанные кошки, барышни в беде, демоны прошлого, яхты будущего и Алиса Кармоди оставили его в покое. Особенно Алиса Кармоди.
5. Полоса грязи, застрявшая в горле
Алиса Кармоди была пра. Ее называли Атвязный Алеут Алиса, но она не была алеутом. Она была из последних настоящих куинаков. Прослужив пятьдесят лет племенным шаманом, ее дед породил на свет ее мать, которая тоже была не чужда шаманской практике, пока неуклюжий, но обворожительный русский эмигрант не уговорил бедную языческую девушку оставить нечестивый путь и связать жизнь с истовым христианином. Каждое воскресенье с утра и до вечера он истово поклонялся Деве Марии, во все же остальные дни – водке с мартини. Он носил имя Алексис Левертов и тащил за собой полное неудач прошлое, сделавшее его угрюмым и жадным до пития. Прошлое было причиной его пьянства или наоборот? Наверное, мать Алисы не раз задумывалась над этой загадкой – она была женщиной умной, хотя, пожалуй, не слишком мудрой. Она лишь четко видела, что загадка была симпатичной и доступной, а карьера шамана в остатках племени из пары дюжин человек – пустой и медленной. Так последний куинакский шаман отказался от языческого наследия, отбросил трансы, танцы и сны, а мешок с кореньями и поганками променял на четки и коктейльный шейкер.
Младенца Алису окрестили в вышеупомянутой русской православной церкви, этой обветшалой драгоценности на безымянном пальце потрепанного