– Них*ра себе! А осьминогов-то взяли?
– Да.
– Знаешь, Ярик, пока календарь позволяет… – Алёна припала губами к губам парня, они слились в страстном поцелуе, а дальше поглаживание, интенсивные движения, снятие одежды… на полу…
***
– О, Ярик, я тебя ищу! – Марк проходил мимо зала, когда оттуда вышла закончившая парочка. Лавров не пошутил по поводу их внешнего вида (вспотевшая одежда, взъерошенные волосы, учащённое дыхание), выдающего то занятие. – Может Никитосу какую-нибудь таблеточку дать? Есть успокоительное?
– А что с ним? – задал встречный вопрос Каргин.
– Я выяснил: у него семья погибла. Ну, он совсем полетел с катушек…
– Что, совсем плохо?
– Ходит, палец грызёт, в стены врезается, иногда кричит, головой бьётся об стены.
– Это ладно. Успокоительных нет, да и пока ничего не будем предпринимать. Вот если начнёт представлять угрозу нам и операции, то тогда придумаем что-нибудь.
– Ну, смотри. Если что, тебя ему скормим.
Они посмеялись.
***
– Рассказывай, – Ярослав откусил небольшое жёлтое яблоко и посмотрел 957-ой прямо в её зелёные глаза.
– Порадовать ничем не могу… – грустно произнесла она.
– А хоть немного удалось продвинуться?
– Удалось только панику у них останавливать. Я вообще начинаю сомневаться в успехе Пьер-де-Розетт. Всё-таки, мы слишком разные.
– Сомневаться – нормально. Это также как и страх, осторожность. Представь, что было бы, если бы пропал страх. Смерть, смерть, смерть…
– Работу, я так понимаю, мы не прекращаем?
– Конечно! Пока есть шансы, надо ими пользоваться. Тем более, глупо останавливаться на половине пути.
957-ая уже пошла, но Каргин её остановил:
– Подожди! Ты? Сомневаешься и спрашиваешь о прекращении работы? Ты? Ты же оптимистка.
– Да? А я не знаю, мне как-то просто грустно стало… Впервые…
– Дай-ка угадаю: с Алёной поболтала?
– Ну, поговорили немножко.
– Грусть заразна… Ладно, иди.
***
Утро следующего дня. К сожалению, о времени суток говорят только часы, которые сейчас показывают восемь утра. Ярослав сидит