– Хотя вы только что ее убили.
– Да, – ответил старик с равнодушным вздохом и заполнил несколько клеточек в кроссворде. – Вчера приходил доктор. И сказал, что она точно протянет еще не один месяц. Это означало, что у меня впереди еще десятки вторников со слоеными пирожками, сотни попреков, тысячи взмахов тряпкой. В восемьдесят шесть лет ты вправе начать жить. Бывают такие вечера. Вечера, когда человек встает и совершает поступок.
Тюило встал и открыл ставни в столовой, впустив внутрь непомерную, изматывающую жару первых дней августа.
– Она еще и окна не хотела открывать. Но я не скажу всего этого, комиссар. Я скажу, что убил ее, желая избавить от страданий. Убил с помощью хлебного мякиша – потому что она его любила, потому что хотел побаловать ее в последний раз. Я все выстроил заранее, вот здесь. – Он стукнул себя по лбу. – И не найдется ни единого доказательства, что я сделал это не из милосердия. А? Из милосердия? И меня оправдают, и через два месяца я вернусь сюда, поставлю себе стакан прямо на стол, не подстилая салфетку, и мы заживем тут втроем, Тони, Мари и я.
– Думаю, так и будет, – произнес Адамберг, медленно поднимаясь с места. – Но если вы вернетесь, месье Тюило, вам не хватит смелости поставить стакан прямо на стол. И возможно, вы достанете из шкафа ту самую салфетку. А потом сметете крошки.
– А зачем я стану это делать?
Адамберг пожал плечами:
– Просто я такое уже видал. Так часто бывает.
– А вы за меня не расстраивайтесь. Я, знаете ли, хитрый.
– Это верно, месье Тюило.
На улице жара загоняла людей в тень, они шли вплотную к фасадам домов, ловя воздух раскрытыми ртами. Но Адамберг перешел на солнечную сторону и зашагал по безлюдным тротуарам на юг. Долгая пешая прогулка поможет ему забыть счастливое – и действительно очень хитрое – лицо чемпиона по кроссвордам. Который, быть может, в будущий вторник купит себе на ужин слоеный пирожок.
II
Он добрался до Конторы через полтора часа, черная футболка вся намокла от пота, а мысли встали на место. Редко случалось, чтобы какое-то впечатление, приятное или неприятное, тревожило ум Адамберга слишком долго. «Поневоле задаешься вопросом: а есть ли у него ум?» – частенько повторяла мать. Он продиктовал отчет для больного гриппом комиссара и зашел в дежурку узнать, какие сообщения были оставлены в его отсутствие. Бригадир Гардон сидел у коммутатора наклонив голову, чтобы уловить ветерок от маленького вентилятора, стоящего на полу. В струйке прохладного воздуха его тонкие волосы развевались, как под колпаком фена в парикмахерской.
– Лейтенант Вейренк ждет вас в кафе, комиссар, – доложил он, не меняя позы.
– В кафе или в пивной?
– В кафе «Партия в кости».
– Вейренк больше не лейтенант, Гардон. Только вечером станет известно, ушел ли он окончательно.
Адамберг секунду разглядывал бригадира, задаваясь вопросом, есть ли у Гардона ум, а если