– Это вы-то некрасивый? – искренне удивилась Люда. – Да таким тонким чертам лица любой Бельмондо обзавидуется!
– Мне уже сорок три года. У меня морщины, и виски седые.
– Седина портит женщин, но не мужчин!
– И на все-то у вас есть ответ… А еще я невысокий и худой.
– Вы не длинный и не толстый!
– Я не богатый и не депутат.
С тем, что Романов не богатый и не депутат, Люда спорить не стала. Она с готовностью кивнула и сказала: да, он – прирожденный интеллигент.
Романов еще раз повернул голову в сторону зеркала. Поднял подбородок и, скосив глаза, внимательно посмотрел на свое отражение. Решил, что именно в такой позе он больше всего похож на своего отца – профессора университета – человека, который не только к студентам, но даже к соседям-алкоголикам и их детям-наркоманам обращался исключительно на вы.
– А вы вообще-то знаете, кто такой интеллигент? – не поворачивая головы, спросил Люду.
Та пожала плечами. Сказала, что точного определения она, конечно, не даст, но думает, что интеллигент – это тот, кто разговаривает так, как разговаривает он – Василий Сергеевич, мыслит, как он и как он держится с людьми.
С этими словами Люда взяла в руки кисточку. Нежно провела по лбу Романова и спросила: сам-то он знает ответ на вопрос, который только что задал.
– Конечно, – ответил Романов. – Согласно словарю Ожегова, интеллигент – это работник умственного труда, обладающий специальными знаниями в различных областях науки, культуры, техники. А придумал это слово, если мне не изменяет память, писатель девятнадцатого века, теперь, к сожалению, уже порядком забытый, Владимир Баборыкин.
Люда недоуменно пожала плечами. Спросила: означает ли это то, что каждый работник умственного труда, обладающий специальными знаниями в различных областях, является интеллигентом.
Не отводя взгляда от своего отражения в зеркале, Романов отрицательно покачал головой.
– Нет, – ответил он, – не означает.
– Выходит, определение Ожегова не точное?
– Выходит, нет.
Люда обрадовалась. Довольная собой, она вытерла руки о тряпочку, лежащую на столе возле баночки с кремом, и сказала, что до тех пор, пока ей толком не объяснят: кто такой интеллигент и с чем его едят, свое определение она будет считать единственно верным.
Настроение у Романова стало портиться.
Окончательно же оно испортилось после появления в гримерной комнате Никиты Малявина.
С видом человека, у которого в запасе на всё про всё есть ровно одна минута, Малявин вбежал в комнату, обнял Люду за талию и смачно чмокнул в подставленную щеку.
Люда расплылась в улыбке, отчего свет ее лица поднялся до отметки в шестьдесят ватт, и попросила повторить то же самое, но уже с чувством.
– Не могу, – отказался Малявин.
– Почему?
– Амбре после вчерашнего застолья не той консистенции.
Люда засмеялась. Сказала, что, по мнению